На краю базарной площади возле высокого брезентового шапито кувыркались клоуны-акробаты со связками разноцветных шаров в руках. Зазывала-арлекин веселил толпу, декламируя каскады остроумных четверостиший, шарад и загадок. Когда Ральф остановился послушать, взрыв хохота перекрыл последнюю реплику, а багровая от смеха толстая торговка смущенно замахала обеими руками: «Ну тебя, шут гороховый!», но даже не сделала попытки уйти. Ральф внезапно подумал, что будет сегодня вечером на представлении, которые не посещал ещё ни разу в жизни. Он представил запах влажного брезента, опилок и конского пота, почти чёрную ночную листву акаций в полосе света, бьющего из-под откинутого полога балагана, плечи хохочущих людей, упирающиеся в его плечи… И ни о чём не надо будет думать. А главное, никто не будет знать его, давать участливые советы и пристраивать на очередной рейс. Никто авторитетно не заявит, что этот вечер они проведут в кругу одной почтенной семьи, где красавица-дочь – прославленная пианистка – лишь вчера вернулась из гастролей по Америке и, не успев ещё сойти по трапу парохода, уже спрашивала о нём, о Джексоне…
Он вдруг на миг представил себе невозможное: свою заросшую плющом веранду, ступеньки со знакомыми щербинками, блаженную прохладу коридора, своё отражение в старинном зеркале – в капитанской фуражке, в летнем кителе с шевронами, с походным чемоданом, - чарующие аккорды из глубины гостиной, и тихий вскрик, и стремительные лёгкие шаги, и обвившиеся вокруг его шеи руки… и родные желанные глаза под полами широкой белой шляпы…
Ральф жёстко оборвал видение, поднял с земли свой деревянный чемодан и пошел от балагана прочь.
Узкая улочка, спускаясь вниз, привела его на маленькую треугольную площадь и, словно выполнив свою миссию, резво побежала через неё дальше круто вниз, куда-то в каскады кипарисов. Ральф остановился и огляделся. Слева полого уходила к морю панорама города: беленькие домики под красной черепицей, двухэтажные особняки с балконами, цветущие магнолии и вишни, кидающиеся спелыми ягодами через побеленные заборы прямо на мостовую, частокол дремлющих, с зарифленными парусами мачт у недалеких деревянных пирсов и чёрно-белые трубастые массивные обводы пароходов – подальше, в портовой акватории, на фоне бурых ангаров, доков и кранов.
Здесь всё было ясно.
Ральф посмотрел направо. И – замер…
Справа был широкий торец здания, превращённый в симбиоз памятника с фонтаном. Прямо из середины старой бугристой стены вырывался на волю бушприт и, как из массы мягкого пластилина, вытягивал за собой носовую часть корпуса с фок-мачтой. Но ощущения мышеловки не было, был стремительный полет – с лёгким креном при левом галсе, с набитыми тугими кливерами и тремя ярусами парусов на фоке. Судя по оснастке, это была бы трёхмачтовая шхуна. Мастеру удалось передать даже напряжение в частях рангоута под давлением плотного ветра, таким живым казался он, этот красивый бронзовый кораблик. Позеленевший киль его по-прежнему упрямо резал волны - мощную упругую струю, что била снизу из полукруга фонтанной чаши. Массивные камни обросли пушистым ярким мхом.
Ральф почувствовал тугую боль в глазах и отвернулся. Он видел свою «Розу ветров», летящую вдоль южной оконечности Сардинии. Шли фордевинд. Он сам стоял у штурвала. Гудели белоснежные каскады парусов. Дышала сухим зноем палуба – хоть скатывай ежеминутно. Матросы мурашами лазали по реям. На баке слаженно пели за работой «Песнь пассата», и даже дрожь румпеля под пальцами звучала песней… Какими счастливыми были тогда дни!…
Он поставил наземь чемодан, уселся на него и достал из кармана трубку. Начал набивать… да так опустил её, не закуривая. Его внимание привлекла остановившаяся рядом с фонтаном девушка.
В ней словно было что-то созвучное летящей шхуне. Созвучное янтарному закату над заливом… скользящей над волною чайке… органной мессе… дрожанию струны… и имени Ассоль…
Он машинально сунул в рот незажженную трубку, пытаясь затянуться…
Она стояла боком, отвернув лицо к фонтану и ловя рукою брызги. Пряди с висков соединяла на затылке алая лента, густые каштановые волосы крупными завитками струились по спине. На ней была белая хлопчатобумажная блуза с рукавами, присобранными резинкой у локтей, и чёрный сарафан с белым подъюбником и со шнуровкой на груди. Рядом с её босыми загорелыми ногами, красоте которых могли позавидовать балерины, стояла плетеная корзина, наполненная рыбой, овощами и зеленью.
Джексон как воочию увидел её залитый тёплым солнцем белый домик под красной черепичной крышей, скрипучую калитку, сонно гавкающего добродушного пса, растянутые по двору сети, сверкающие от рыбной чешуи, и светящиеся сквозь тёплую виноградную листву янтарные гроздья…
Пробегавшие мальчишки плеснули на девушку водой фонтана. От неожиданности она вскрикнула, но тут же рассмеялась, качая головой. Когда же повернулась, чтобы взять корзинку, Ральфу на миг открылось её лицо…
Он окаменел…
Леди Джулия Ван-Ревенсток!!.
Нет…
Не она, конечно…
Он с трудом перевел дыхание. В голове звенело, как от тяжелого удара…
Похоже, у него это становится навязчивой идеей. Бредом.
… Он обнаружил, что идет следом за девушкой.
Ни мыслей, ни планов, ни целей у него не было. Он знал, что ни одна женщина на свете, даже похожая как две капли воды, не заменит ему леди Джулию. Как не заменит Остров никакая, даже самая гениальная подделка. Но эта встреча была как песня о чем-то лучшем, что ещё может дать ему жизнь. На его распутье в ней была надежда на перст судьбы.
Девушка ступала со своей ношей удивительно легко. Босые маленькие ступни словно не ощущали неровностей пути. Паренье чайки – естественность и природная грация – скользили в каждом движении.
Белые домики под красной черепицей с их виноградниками и рыболовными сетями остались позади. Дорога спускалась к набережной.
Ральф решил не удивляться ничему.
На каждом корабле, пришвартовавшемся к пирсу, кипела работа: загружали, разгружали, ремонтировали, красили, смолили, тянули канаты и тросы, перебрасывали с борта на борт тюки, сушили и штопали паруса, драили палубы и всё, что могло блестеть после надраивания. Вся эта кипучая деятельность привычно и солено озвучивалась. Причем в разной тональности. Там, где проходила девушка, потише, до полного угасания. Через пару минут – громче, чем было, но уже в самом восторженном мажоре.
Строй кораблей подходил к концу, когда сердце Джексона снова сбоило… Он почувствовал, что на сегодня это уже слишком… Поставил чемодан на землю и тихо сел на него.
Последний парусник стоял не у пристани, а на якоре, на глубине.
Ральф знал – почему. Он знал его осадку. Он знал его лучше, чем самого себя. До последнего штага. До последнего юферса. Даже то, что на штирборте выведено было уже новое название – «Санта Лючия» - не могло обмануть его.
Трёхмачтовая шхуна «Роза ветров» с зарифленными парусами сонно покачивалась на струящейся воде. Ни один человек не мелькал на палубе.
Девушка остановилась напротив, опустила корзину и звонко закричала:
- Донован!.. Эй, Донован, соня!!.
Через полминуты над планширом показалась действительно сонная физиономия рыжего верзилы. Он скинул трап в причаленную к левому борту шлюпку, скатился в неё и налёг на весла. Девушка села на деревянный настил пирса, вымыла ноги и, передав парню корзину, легко запрыгнула в лодку, даже не глянув на протянутую ей руку.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем Джексон смог выдавить из себя зачатки мыслей.
Собственно, раздумывать было не над чем. Он знал, что должен попасть на этот корабль. Он знал, что это - судьба… Шхуна стояла далеко от пирса. Значит, нужна была лодка.
- Донован!! – повелительно рявкнул он только что сработавшее заклинание. – Шевелись живее, черт побери!!
Рыжая голова появилась снова, причем совершенно обалдевшая. Открыла было рот… да так и застыла.