— А что, устроились неплохо, — сказал пришелец, — шапки прямо под носом разгуливают!
И с этими словами плюхнул на скамейку искристый, рыжий, запятнанный темною влагою ком и протянул Кириллу Валерьяновичу руку:
— Богдан. С остальными как будто знаком.
Кирилл Валерьянович не увидел его руки. Он смотрел на мертвого кота и не мог поверить, что это случилось, что ничего уже не может быть прокручено на несколько минут назад, исправлено быть не может.
— Неплох зверюга, правда? — нимало не смущенный, Богдан сбросил рюкзак и уселся рядом с котом. Потрепал его рыжим ухом нежно, как живого: — Прямо в лодке сидел, наглый черт. Пришлось пугнуть сначала, а то бы флот ваш пустил на дно.
— Слушай, ты… — с трудом сказал Кирилл Валерьянович. — Что ты сделал?
— Быстро же мы подружились — уже на «ты», — усмехнулся Богдан. — Кота я шпокнул, вот что сделал. А что с ним надо было делать, если он сидел и смерти дожидался?
— Рыбки он дожидался! — Кирилл Валерьянович сам понимал всю нелепость и этих слов, и накатившей вдруг злобы на человека, для которого Лев был скорняжным сырьем и не более, ведь если на то пошло, не далее сегодняшнего утра и сам Кирилл Валерьянович вскинул ружье на взлетевшую выпь, и вскинул только потому, что выпь живая и можно ее убить, — все это он понимал, но продолжал озлобленно: — Ждал, что его угостят!
— Я и угостил, — спокойненько сказал Богдан. — Рыбки не было, правда, да уж чем богаты… Шапка ничего получится, дырок должно быть немного.
Над столом повисло молчание. Даша было открыла рот, но Борис предупреждающе коснулся ее руки — не суйся в мужские дела. И сам сидел как воды в рот набрал. Кирилл же Валерьянович пристально смотрел на свои кулаки, сжимающиеся все крепче совершенно помимо его желания. Более того, он не знал, что они примутся вытворять в следующую секунду, и, как только он понял, что уже не волен над своими кулаками, он сквозь сжатые зубы и громко втянул холодного воздуха, поднялся и дошел к своей палатке. Порывшись там недолго, вытащил складную лопату. Темень тем временем сгустилась.
— На вас он тоже так кидался? — спросил Богдан.
— Зря ты кота застрелил, — сказал Борис. — Они дружили вроде.
— Ручной, что ли, кот?
— Обыкновенный, дикий. Только вежливый.
— Ну, вежливые долго не живут. Кто-нибудь все равно бы его употребил. Кормить собираетесь гостя, нет?
Наполнив свою миску кусками утятины, Даша подвинула ее к нему, сказала:
— Ну почему вокруг тебя, Данечка, везде возникают сложности? Так все было славно, так мы подружились с этим дяденькой, а теперь он нас точно отсюда выгонит.
— Кто, хмырь этот толстый? — усмехнулся Богдан. — Недооцениваешь своих друзей, девушка, мы его сами в три шеи…
— Не балагань, жуй как следует, — сказал Борис. — Налить?
— Опять витамины? Сосуды бы расслабить… Стоп, хватит.
— Как ты нас нашел? — спросила Даша.
— Да лодочник с огромным удовольствием вас выдал. За двести граммов спирта, но выдал бы и даром, думаю. А уж за спирт чуть не под ручку проводил, до самого острова, и как пробраться — показал.
— Вот шкура, — без особенной злости сказал Борис, подкладывая брату еще кусок, а Даша обронила:
— Неужели всю жизнь так и будет у меня в глазах двоиться? Думала хоть здесь побыть с Борькой в единственном экземпляре…
Богдан перебил ее, смачно жуя:
— В Тибете, говорят, по восемь братьев одной женой обходятся. И ничего, говорят, не жалуются в Тибете. Особенно жены.
— Не балагань, — проворчал Борис.
Из темноты появился Кирилл Валерьянович. Взял со скамьи за шиворот обвисшего кота, понес прочь.
— Эй, дяденька! — аж подскочил Богдан. — Куда поволок мою шапку?
— Сиди, — дернул Борис его за рукав. — Пускай похоронит. А ты-то куда, Дашок?
Она как будто не хотела отвечать, но с тропы обернулась:
— Больше не могу. Болтаем и жрем, вроде бы ничего не случилось. Не ходи за мной.
Вернулся Кирилл Валерьянович, перепачканный желтой землей. С утятиной было покончено, братья сидели друг против друга, одинаково кучерявые, одинаково ссутулившиеся над кружками, и даже желваки на костяшках крупных кулаков темнели у них одинаково.
— Присаживайтесь, — Богдан похлопал по скамейке рядом с собою. — Помянем котофея. Борька столько хорошего рассказал о покойном, просто слезы душат…