Воспоминания об этой селедке будут преследовать его всю жизнь.
На шестую ночь море успокоилось. Когда «Кронпринц Фридрих» входил в Амброуз Чэннел, Яков и Марко вышли на кормовую палубу и, опершись на поручни, разглядывали сверкающие огни Лонг Айленда.
— Америка, — произнес Марко, и в голосе его прозвучало одновременно и благоговение, и удивление. — Мне не верилось, что мы когда-нибудь сюда доберемся.
— А что ты собираешься делать? — спросил Яков.
— Не знаю. Говорят, здесь есть работа на стройке для итальянцев. Или — камнерезом. Может, мне удастся найти что-нибудь. Я-а… Я сильный. Но мне бы хотелось поработать мозгами. Я не хочу быть тупоголовым итальяшкой.
— Что значит «итальяшкой»?
— Мисс Чартериз использовала это слово. Это оскорбительное слово для итальянца.
— Могу поклясться, что у них есть и такое же оскорбительное слово для понятия «еврей», — сказал Яков, следя за далекими огоньками и завидуя тем, кто жил в этих домах, кто уже стал американцем.
— А что ты собираешься делать? — спросил Марко.
— Мне дали имя одного человека на Тин Пан Элли, который занимается публикацией музыкальных сочинений, — сказал Яков. — Тин Пан Элли — это такая улица, где живут те, кто сочиняет песни. Я пойду к нему и сыграю ему на пианино. Может, он даст мне работу.
— Ты счастливый.
— Счастливый? — фыркнул Яков.
— Мы ведь стали хорошими друзьями. Ты хочешь, чтобы мы оставались вместе и помогали друг другу? Только мы. Больше никого не берем.
Яков улыбнулся. Он уже совсем привязался к этому итальянцу.
— Конечно. Мы будем помогать друг другу.
Они пожали друг другу руки. После этого Марко рассмеялся и закричал, обращаясь к далеким огням:
— Эй, Америка, проснись! Завтра приезжают Марко и Яков! Мы намерены завоевать эту страну и стать очень важными господами!
Они рассмеялись оба. Огни сонно подмигивали.
Америка в ответ молчала.
— Вот она, — сказала по-гречески пожилая женщина на следующее утро.
— Она, должно быть просто огромная! — воскликнула девушка-литовка, с которой танцевал Том Беничек.
— Это самая большая страна, которую я когда-либо видел, произнес венгр.
Все пассажиры собрались на корме парохода. Они смотрели на Статую Свободы. Корабль бросил якорь в Нерроуз, встав на карантин до получения свидетельства, и медики поднялись на борт. Пока они занимались первичным медицинским осмотром пассажиров первого и второго класса, чтобы удостовериться, что на судне нет никакой эпидемии, что нет заразы от каких-нибудь насекомых, что было вряд ли возможно на таком известном лайнере, как «Кронпринц Фридрих», пассажирам третьего класса ничего не оставалось, как ждать и глазеть на Нью-Йорк.
Кое-кто из них, глядя на Статую Свободы, плакал.
Для большинства это означало, что мечта стала былью.
После полудня 23 мая 1907 года «Кронпринц Фридрих» прошел карантин и стал входить в порт Нью-Йорка. Через два часа он пришвартовался у пирса 63 в Норс Ривер, и пассажиры первого и второго класса начали покидать судно. Одновременно один из офицеров и трое членов команды парохода спустились на кормовую палубу и стали раздавать карточки с написанным на них номером 12.
— Вам следует приколоть карточки к пальто! — кричал в мегафон офицер по-английски, несмотря на то, что три четверти слушателей его не понимали. — Эту ночь вы остаетесь на борту судна, а завтра утром вас перевезут на Эллис Айленд. В Иммиграционном Центре вы будете оставаться все вместе и вместе должны будете пройти инспекторов. Свой багаж вы возьмете с собой.
Затем он повторил все эту по-немецки, и его поняли еще меньшее число пассажиров.
— Минуточку! — закричала Бриджит. — А почему уходят пассажиры первого класса?
— Их уже освидетельствовали в карантине, а пассажиры третьего класса должны пройти через Эллис Айленд.
— Да это же самая большая несправедливость, — крикнула Бриджит сестре. — Они что, считают, что у нас вши?
— И очень много, — прошептала Джорджи.
— Я допускаю, что большинство из них грязные, но тем не менее…
— Нам следовало ехать вторым классом. Дядя Кейзи прислал нам…
— О, Джорджи, успокойся!
Однако Бриджит должна была признаться себе, что, возможно, ее младшая сестра была права.
Она также начала отдавать себе отчет в том, что ей раньше никогда не приходило в голову: в Америке жарко. Температура доходила до 80 градусов по Фаренгейту. В Дингле, когда столбик термометра поднимался до 70 градусов, это считалось нестерпимой жарой.
В восемь часов утра на следующий день появился мехтер, и иммигранты начали спускаться с карточками на лацканах. Они тащили свой скарб.
Том Беничек нес перину, которую вручила ему мать. Причина, по которой Том покинул Богемию, была простой — он не только хотел избежать судьбы крестьянина, но и избежать призыва в австро-венгерскую армию. Служба в армии была ужасна, и поэтому семья Тома с болью в сердце согласилась с ним, когда он сказал, что подумывает о том, чтобы уехать в Америку.
Его кузен Водя, работавший на заводе по переработке мяса, выслал ему пятьдесят долларов, разъяснив, что, вопреки слухам, чтобы пройти Эллис Айленд, не надо иметь с собой двадцать пять долларов, но деньги могут пригодиться. Поэтому, когда маленький богемец ступил на переполненное судно, он решил, что его шансы пройти через иммиграционные службы ничуть не меньше, чем у других.
У Якова все еще оставались сорок долларов из тех денег, что Роско собрал для него у гамбургских проституток, так что несмотря на отсутствие какого-либо багажа, он тоже чувствовал себя довольно уверенно.
У Марко был перевязанный веревочкой бумажный пакет, содержимое которого составляло весь его гардероб (одна рубашка и три пары носок), и круг самодельной домашней колбасы. Еще у него были лиры на сумму сорок долларов, оставшиеся от тех денег, которые он получил от Мод Чартериз, поэтому он тоже не видел причины, почему бы Америке не встретить его с распростертыми объятиями.
Когда мехтер заполнился, он направился через залив к Эллис Айленд. И уже через несколько минут иммигранты смогли увидеть большой Иммиграционный Центр с четырьмя башнями. Строение стояло низко в воде (изначально это был наносной песчаный остров), и множество паромов и барж были привязаны к нему со стороны водоема.
Стоял туман, день обещал быть нежарким. А за островом, в отдалении, мерцали доки Нью-Джерси. Ни один человек не произнес ни слова.
Но каждый знал, что это будет один из самых важных дней в его жизни.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НОВЫЙ СВЕТ
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Пассажиры с «Кронпринца Фридриха» были построены в четыре ряда под навесом, натянутым от входа в Иммиграционный Центр до самого причала. В его тени можно было укрыться от солнечного зноя. Недалеко от очереди расположился с передвижным лотком продавец-еврей, выкрикивавший:
— Бананы! Комплексный обед за двадцать пять центов! Сэндвич с ветчиной и банан — за двадцать пять центов!
— Что такое «банан»? — спросил Яков у Марко.
— Банан? Ты никогда не видел банан?
— Нет.
— Это такой фрукт. Очень вкусный. Послушай! Я куплю тебе один. Эй, ты! Два банана. Ты берешь лиры?
— Конечно, — ответил продавец. — Я беру любые деньги.
Состоялась передача денег и бананов из рук в руки, и Марко вручил Якову один.
— Он сладкий, вкусный. Вот увидишь, — уговаривал он.
Яков уставился на экзотический фрукт. Он так сильно проголодался со времени своей морской болезни, что раньше, чем Марко успел проинструктировать его относительно высокого искусства поедания бананов, он откусил у него макушку целиком, вместе с коркой.
— Нет, нет, кретин!Его надо сначала очистить. Смотри… Вот так.
Яков, красный от смущения, вынул банан изо рта и стал смотреть, как Марко чистит фрукт.
Разделавшись с бананом, Яков сказал:
— Очень вкусно. Спасибо.