— Знала я этого Робинзона в молодости, — жаловалась белокурая бабушка черной таксе. — Он всегда был немножко не в себе. И снаружи сам с собой разговаривал.
Такса не отвечала. Думала о другом. Смотрела, не окажется ли поблизости какой-нибудь столбик.
Засевшие в памятнике пираты собрались отомстить жителям острова. Позаражать их жадностью всех до одного. А букашка Наташка, хоть и спешила изо всех сил, еще только подходила к коленке Президента.
— Ну, давай заражать! — бухыкнул в Робинзоновой пустоте Шприц.
— Давай! — брякнул Плинтус и в темноте треснулся изнутри головой о живот Робинзона.
Робинзон тоже брякнул, загудел, как большой, усталый пароход, а капитану Плинтусу робко заглянула в голову одна сомнительная мысль. Капитан засомневался:
— Зачем жадностью заражать? Им же лучше станет! От жадности больше денег загребут! Только разбогатеют. Какая получится месть?
— Хорошая! — высморкался в темноте Шприц. — Ты уж поверь старому пирату. Не богатеют от жадности. Наоборот. Совсем как нищие станут. Жадного от нищего не отличишь. У нищего ни копейки нет, жадный ни копейки тратить не хочет. Одинаковые. И толкается жадность здорово.
— Как толкается?
— Изо всех сил. На стыдные дела толкает… Даже мы, пираты, краснеем.
Адмирал с капитаном ловко выползли из-под памятника, огляделись. Прямо напротив Робинзона стояло скромное и стройное здание с большими буквами на крыше: «Главный банк Эскадо».
— Туда-то нам и надо, — радостно чихнул Шприц. — Сейчас быстренько наши монеточки приумножим. Чтоб на каждого жителя по две жадности пришлось. Мы в этот банк тринадцать монеток внесем, а оттуда целый мешок точно таких же вынесем.
— Ограбим? — обрадовался Плинтус.
— Деревня! — презрительно закашлялся Шприц. — Кто же теперь банки грабит! Наоборот. Туда деньги вносят. Вкладывают. И там растят. Знаешь, как вклады в банках вырастают?
— Знаю, — сказал Плинтус. — У меня тоже один раз пальма в кадке выросла. А потом взяла и засохла.
На самом деле Плинтус умел только грабить банки, а почему и как там деньги растут, не знал. Но подумал: «Зря я всю жизнь вклады в сундуках зарывал. Надо было в банках».
Пираты надеялись вместе со своим вкладом беспрепятственно проникнуть в банк. Но оказалось — стройное здание со всех сторон окружено высоким узорчатым забором. Перелезть через него не удалось. Пять раз адмирал с капитаном добирались почти до самого верха и пять раз падали. Вниз.
— Плюнь! Пошли ворота искать! — посоветовал Плинтус.
— Какой забористый банк! — с уважением плюнул Шприц, шестой раз падая с забора.
В широких воротах стоял, заложив руки за спину, знакомый милицейский в почищенной фуражке. Охранял банк.
— Узнает! — хлюпнул носом Шприц, высовываясь из-за забора.
— И не пустит! — согласился Плинтус. — Давай потом, ночью придем.
Но рядом с воротами пираты увидели аккуратное объявление:
Вклады от честного населения принимаем с УТРА до ВЕЧЕРА.
От разбойников, пиратов, жуликов даже НОЧЬЮ не берем.
— А мы как раз пираты, — огорчился капитан.
— Ничего, — встряхнул железный сундучок Шприц. — Тринадцати жадностей тоже хватит.
Острову Эскадо, конечно, крупно повезло, что его Главный банк оказался таким забористым. Если бы пиратам удалось забраться в банк, приумножить свои монеты, ничто, бы не спасло жителей острова от жадности. Пропали бы все до одного.
А так надежда еще оставалась. Наташка бежала уже гораздо выше коленки.
Но пираты тоже не мешкали. Начали заражать.
ПЯТАЯ ГЛАВА
Как будет лучше? Кто ошпарил покупателей? Чем гордятся предприниматели и о чем тихо грустят воспитатели детей?
Первую монету подсунули Брюку — владельцу магазина Очень Нужных Вещей. Купили игрушечную саблю, которая стоила ровно один эскадо.
Брюк опустил монету в карман, не заметил, что ему подсунули фальшивку, и сразу почувствовал в душе мелкое щекотание. Он оглядел полки с Очень Нужными Вещами. На вещах были прилеплены бумажки с ценами. Брюк уставился на эти цены, моргнул:
— Какой же я наивный! Зачем так дешево вещи продаю? Надо удвоить цену в два раза. Нет, — тут же поправил себя Брюк, — не в два. В десять раз.
Брюк схватил карандаш, побежал по магазину. Возле каждой вещи на секунду задерживался, приписывал к цене один нолик.
— Как все просто, — веселился Брюк. — Пишу один маленький нолик, и сразу вещь стоит не один эскадо, а десять. В десять раз дороже. А вещь моя. Значит, я стал в десять раз богаче.
Как только Брюк закончил приписывать нолики, в магазин пришли покупатели. Маляр Ваня Гогов и хозяин чайной Чань Дзынь. Они договорились, что Ваня за двадцать эскадо покрасит чайную новой краской, а то старая совсем облупилась, и решили это дело обмыть: выпить на двоих маленькую бутылочку свекольного сока. На острове Эскадо был такой обычай: кто с кем о чем-то договорился — пьют вместе свекольный сок.
— Здравствуй, — сказали покупатели, пожимая Брюку руку. — Какой у тебя замечательный магазин, полным-полно Очень Нужных Вещей. Сейчас мы у тебя купим бутылочку свекольного сока.
— И правильно сделаете! — обрадовался Брюк. — Только подождите, я еще нолик припишу. Вот! Пожалуйста. Эта бутылочка сока стоит триста эскадо.
— Как триста? — оторопели покупатели. — Еще вчера вечером она стоила три.
— Ничего не поделаешь, цены растут, — сказал Брюк и хихикнул. — Как грибы.
— Тогда мы лучше не будем покупать такой дорогой сок, — переглянулись покупатели и выскочили из магазина как угорелые.
— Жадины! Говядины! — крикнул им вслед Брюк. — Ну и не надо. Другие купят. Еще спасибо скажут!
В душе у Брюка щекотало все сильней. Там вовсю кипела, бурлила жадность.
«Нет, ноликов маловато», — прикинул Брюк и стал приписывать к ценам новые нолики. Один за другим. Теперь чайная ложечка в его магазине стоила сто тысяч эскадо. А телевизор — двадцать миллионов.
Покупатели, заглянувшие в магазин, выскакивали оттуда как ошпаренные. Держась за карманы, мчались по улицам кто куда.
Заразившийся жадностью Брюк напрасно думал, что его вещи стоят так дорого. На самом деле они не стоили ничего — никто не собирался их за такие деньги покупать. Брюк чувствовал, что ужасно богат, а был уже почти нищий.
У маляра Вани и Чань Дзыня не было в карманах золотых жадностей, но они пожали Брюку руку, ту самую, которой он клал зубную монету в карман, поэтому Ваня и Чань Дзынь тоже немножко заразились.
— Ванечка, — сладко улыбаясь, сказал Чань Дзынь, — за покраску чайной я заплачу тебе не двадцать эскадо, а в два раза меньше. Десять. Так будет лучше.
— Лучше будет наоборот, — широко улыбнулся Ваня Гогов. — Ты заплатишь не двадцать, а сорок. В два раза больше. А то не покрашу.
— И не крась. Пусть стоит облупленная.
Прибежав в свою облупленную чайную, Чань Дзынь стал брать с посетителей за чашку чая не три с половиной серебряных эскадушки, как раньше, а целых семь.
Эпидемия жадности на острове росла, как надувной шар. Пираты крались по улицам, подбрасывали жителям новые ужасные монеты-таблетки.
Монеты попадали в карманы деловых людей и предпринимателей, толкали их на стыдные дела. Деловые люди садились в лужу, с ног до головы пачкали репутацию и пятнали свое имя.
В карман предпринимателя по имени Ротик попали сразу две золотые жадности.
На самом деле Ротика звали Ротешуцбанлигузмайертик. Но когда его мама впервые услышала имя своего ребеночка, она испугалась, сказала: «Я буду называть его Ротик, а вы как хотите».
С тех пор все называли Ротешуцбанлигузмайертика просто Ротик, но он сам мысленно всегда называл себя полным именем Ротешуцбанлигузмайертик. И гордился внутри себя.
Две золотые жадности толкнули Ротика на чрезвычайно позорное дело. Если б не жадность, предприниматель, гордящийся своим именем, никогда б не решился такое предпринять. Ротик задумал построить кошмарное предприятие — завод по производству ремней. Для пап.