Дворец, довольно большое, двухэтажное здание, с двухъярусной черепичной крышей, также находится в состоянии постепенного разрушения. О прежнем величии его свидетельствует лишь обширная терраса с мраморной балюстрадой и с ведущей к ней широкой мраморной лестницей и покоящееся на четырех колоннах крыльцо, крыша которого украшена резьбою и великолепной фарфоровой головою дракона. Перед лестницей стоят по бокам два очень выразительных, высеченных из мрамора китайских дракона. Внутри дворца — мерзость запустения, ободранные гниющие доски, какие-то лохмотья…
Я попенял своим спутникам за такое небрежение историей страны.
— Да, знаете, от нашего правительства очень трудно получить деньги на сохранение и поддержку лиукийских памятников… Ведь в народе еще помнят короля, и не все довольны нами и нашими порядками! — откровенно начал один из них, но сейчас же осекся…
Мы поднялись по мраморной лестнице и прошли сквозь мрачные развалины дворца. По другую сторону его находился также широкий двор, и в конце его виднелись чистенькие белые «тории» синтоистского храма, а за ними виднелся и сам храм.
— А вот этот храм в честь японского императора. Он недавно выстроен и содержится хорошо…
Государственная религия империи — синтоизм — также считалась одним из основных орудий японизации. Новые власти лишили верховную жрицу Рюкю ежегодной пенсии, надеясь обезглавить, а затем и полностью вытеснить местные культы. Основа синтоизма — миф о божественном происхождении императора — насаждался со школьной скамьи. В каждом классе находилась какая-нибудь синтоистская реликвия. Как и в других районах, на Окинаве синтоизм использовали для разжигания милитаристских настроений. Поэтому особый размах кампании по внедрению этой религии на Рюкю приходится на 20 —30-е годы нашего столетия. Города и деревни должны были строить синтоистские храмы и содержать священников. Однако в области религии программа ассимиляции потерпела самое жестокое поражение. По официальным данным, в 1937 году лишь 2 процента окинавцев считали себя приверженцами синтоизма, тогда как 94 процента исповедовали старые культы.
Единообразие с остальными районами империи считалось залогом единства. В качестве примера можно привести дело Ассоциации народных промыслов Японии, которая по собственной инициативе изучала рюкюские ремесла и пропагандировала их в других префектурах. Члены Ассоциации выступали с лекциями, публиковали свои исследования в печати, снимали фильмы. Директор токийского музея народных промыслов С. Янаги призывал окинавских мастеров оставаться верными своим традициям. Однако за симпатии к рюкюским ремеслам Ассоциацию обвиняли в подстрекательстве к сепаратизму. Дважды полиция грубо вмешивалась в дела ее экспедиций на Окинаву.
Рюкюсцы, уезжавшие на заработки в другие районы империи, сталкивались с дискриминацией при найме. Студентам с островов Рюкю отказывали в общежитиях, путешественникам — в гостиничных номерах. Так выглядело на деле провозглашенное властями равенство. Буржуазная пропаганда упорно насаждала в сознании людей национальные предрассудки. Недаром они продолжают жить и по сей день. Среди полицейских на «Экспо» не было ни одного рюкюсца, и я поинтересовался у одного из стражей нашего павильона, в чем дело. «Видите ли, они слишком ленивы и к работе не приспособлены. Им лишь бы где-нибудь в тени полежать. Словом, толку от них никакого», — пояснил он.
С 1879 года и до поражения Японии во второй мировой войне здесь не было ни одного губернатора-рюкюсца. Все они присылались из Токио, и окинавцы никак не могли повлиять на выбор и утверждение кандидатур. Лишь через 33 года после отречения короля Окинава направила в парламент страны первых депутатов, а уравнено ее представительство с другими префектурами было лишь в 1920 году.
Не повезло и окинавской экономике. Другие префектуры быстро развивались, там строились фабрики, заводы, прокладывались железные дороги, Окинава же продолжала оставаться захолустным аграрно-сырьевым придатком. Бедность ресурсов, безграмотность и низкая квалификация большинства населения, нищета отпугивали японских инвеститоров, своих же капиталов практически не было. В 1880 году два-три окинавца имели собственность на сумму более 20 тысяч иен. Ведущей отраслью экономики Окинавы стало выращивание сахарного тростника и первичная переработка сахара. Но не слишком сладок был для окинавцев их сахар. Они вкладывали в него свой труд, но прибыли уплывали главным образом в Токио и Осаку — в сейфы крупных компаний, прибравших к рукам сахарную индустрию отдаленной префектуры.
Отсталая Окинава превратилась в рынок сбыта самых недоброкачественных товаров из Японии. Вот что писал об этом П. Ю. Шмидт:
…Город [Наха. — В. С.] — сплошной базар. Вдоль улиц тянутся непрерывной вереницей лавки, полные японских товаров. Рис и соя, дешевая мануфактура, посуда и даже циновки — все привозится из Осаки и Кагосимы, и лишь несколько лавок, торгующих изящными и своеобразными изделиями красного лака, свидетельствуют о том, что на острове имеется и кое-какая собственная кустарная промышленность. Конечно, как всегда, в отдаленную колонию направляется все, что поплоше, всякая заваль и гниль, и все, что устарело и не идет в Японии.
И все же присоединение к Японии имело для островов Рюкю в целом положительное значение. Оно привело к постепенной ломке феодальных отношений и буржуазным преобразованиям. В королевстве 75 процентов земель принадлежали крестьянским общинам, остальные находились в руках знати, королевского двора или были выделены для деревенских жриц. К 1903 году на островах завершилась аграрная реформа, в ходе которой большая часть общинных земель перешла в частную собственность крестьян, были отменены непомерно высокие налоги натурой и система круговой поруки.
Вовлечение в орбиту капиталистического хозяйства Японии объективно способствовало и некоторому экономическому подъему префектуры, возникновению там небольших промышленных предприятий и первых отрядов пролетариата. Трудящиеся рюкюсцы получили широкий доступ не только к более высокой японской культуре, но и к демократическим идеям, приобщились к борьбе японского рабочего класса.
Мир знает немало трагедий второй мировой войны. Одной из наименее известных остается окинавская. По данным «Краткой энциклопедии Окинавы», она стоила жизни 110 тысячам японских, 12 тысячам американских солдат и 130 тысячам мирных жителей. Столько же окинавцев остались инвалидами. 10 апреля 1944 года на Окинаву упали первые бомбы. 1 апреля 1945 года возле Кадэны высадился крупный американский десант. Не встречая на своем пути сопротивления, он перерезал остров на две части. Лишь немногим более тысячи японцев обороняли его северную половину, и к 5 мая американцы овладели ею без особых затруднений. Планы японского командования заключались в обороне до подхода резервов юга Окинавы, превращенного в мощный укрепленный район. Большие надежды японцы возлагали на прочные стены замка Сюри, откуда можно было вести прицельный обстрел на многие километры. Может быть, это и был оптимальный стратегический замысел, но он полностью игнорировал безопасность гражданского населения и поставил под дула пушек все рюкюские исторические памятники.
Главные сражения развернулись в самом густонаселенном районе острова. Брошенные на произвол судьбы, мирные жители искали спасения в пещерах и склепах. Туда же направлялись в поисках лучших огневых позиций и японские солдаты. Множество пещер было обработано американскими огнеметами после отказа японцев сложить оружие, а выходы взорваны. Расте- «(рявшиеся люди попадали под перекрестный огонь двух армий, гибли от их бомб, снарядов и пуль. Те, кто уцелел, и сейчас с дрожью в голосе рассказывают об этом кошмаре.
Четырнадцатидюймовые орудия линкора «Миссисипи» двое суток обрабатывали стены королевского замка. К исходу второго дня обстрела от него остались лишь развалины, которые американцы захватили 31 мая, а 13 июня они овладели Нахой. Пушки смолкли лишь 23 июня, когда из каждой сотни домов на острове уцелело лишь пять. Но мир на Окинаву так и не вернулся.