— Дочь… приемная… взял ее маленькой, еще когда жена жива была. У Оли родители в Ленинграде умерли c голоду. Мы ее из детского дома взяли… Только вы — ни гу-гу!
— Понимаем, — ответили мы.
Вечер прошел незаметно. За чаем токарь рассказывал о сыне, который командовал минометным взводом. Со стены на нас смотрело строгое лицо военного в белом полушубке.
— Тоже лекальщиком был, — задумчиво говорил Иван Михайлович. — Как подрос, днями не бывал дома. То на работе, то на собраниях комсомольских… Ушел добровольцем, все писал, чтобы не беспокоились. Того, кто верит в победу, в лучшую жизнь, убить, дескать, не так просто…
Токарю трудно было говорить, и мы, чтобы не вынуждать его к тому, стали прощаться, обещая зайти как-нибудь.
— И верно, пора, а то родители, видимо, заждались. Ольге тоже готовиться к урокам надо. Последний экзамен завтра. Вы приходите, ребята… И нам веселее.
Возвращались мы от него притихшие, словно боялись в разговорах расплескать появившееся хорошее чувство к этому человеку. Да, пожалуй, и не только к нему, сама жизнь впервые для нас повернулась другой стороной, более сложной. Человек стал представляться не отвлеченно, как раньше, а со своими радостями и горестями, хорошими и слабыми сторонами. Встреча с ним научила меня приглядываться к людям, давать им правильную оценку.
Потом я бывал у Ивана Михайловича часто. Однажды он вынул из сундука вот эту коробочку, подозвал меня и сказал:
— Ha-ко, я тебе штучку одну дам, сынишка делал в училище. Он ведь тоже у Суровцева учился, «конусом» вы его зовете… Мастер опытный… А эта звездочка у сына что-то вроде неофициальной дипломной работы. Бери!..
Блинов откинулся на спинку стула и смотрел вперед невидящим взглядом. Он, вероятно, представлял в подробностях памятную встречу с токарем.
— Так и оказалась у меня эта граненая звездочка, — после некоторого молчания закончил он. — Не знаю, может, это моя прихоть, может, это так кажется, но когда она у меня в руках, я чувствую необычайный прилив сил. Звездочка напоминает мне о кропотливой работе человека, делавшего ее, о долгих часах, которые он провел над нею, шлифуя каждую грань. И я вижу этого человека, сроднился с ним… Это как бы моя совесть. Разглядываю звездочку, и у меня появляется желание делать свою даже самую маленькую деталь так, чтобы она тоже нравилась другим людям… Вот об этом я и хотел рассказать…
1956 год.
Близнецы
Прошлое вернуть нельзя. Прошлое можно только представить в обрывках слов, поступках, лицах…
Тот день ничем не отличался от других. Это был обычный тяжелый военный день.
Нас, выпускников ремесленного училища, оформляют на завод.
Я вижу ее в синей форменной блузке, завитки черных волос спадают на лоб, вижу ее глаза — их называли цыганскими — большие, карие глаза.
— Клавдия Маринина, токарь.
Она так представилась. В шестнадцать лет она была токарем. Это подтверждал старый мастер, обучавший нас.
Клаву приняли, как многих других. В годы войны на заводах людей не хватало.
Неторопливо, степенно шла наша очередь. И вдруг:
— Маринина, токарь.
— Зачем ты так? — с укором спросил усталый начальник, ведавший приемом.
Девушки были очень похожи. Тот же рост, то же округлое лицо и большие карие цыганские глаза.
Начальнику и в голову не пришло, что это могли быть сестры. Он даже не догадался взглянуть на документы и думал, что девушка некстати вздумала шутить.
— Иди, иди, — ворчливо проговорил он.
К его удивлению, девушка заупрямилась:
— Нас две Марининых, куда я пойду… Сестры мы, Клава и Ася.
Они родились в один час. За две крохотные жизни мать отдала свою. Отец отказался от них, девочки росли в детском доме…
Я вспоминаю, как зимой во время занятий в ремесленном училище мы убегали в березняк. Там в снегу у нас были зарыты длинные удочки с волосяными петельками на концах. Прикусив от напряжения язык, Клава осторожно подводила петельку к шее чечетки… Потом выпускали пойманных птиц в окно мастерской между зимней и летней рамами. Приходил мастер и (в который раз!) угрожающе спрашивал:
— Опять пичужек ловили?
Он распахивал форточку, чечетки, радуясь свободе, улетали. Это было озорство, но оно нравилось нам.
Вспоминаю, как мы первый раз ходили вдвоем в кино. Когда вышли из театра, она, вдруг застыдившись чего-то, перешла на другую сторону улицы. Так и следовали мы поодаль друг от друга до самого общежития…
— Как же вас различают?! — воскликнул изумленный начальник.