— Стенгазета из-за тебя не выйдет в срок!
— Обойдется на этот раз и без карикатуры! — заупрямился Муратов.
— Для твоей карикатуры оставлено место. Нельзя же газету повесить с бельмом!
— Приклей туда заметку из запаса. Объявление можно туда вписать. А то сразу угрожать: «На бюро-о!», «Выход газеты сорвал!»
Костя окончательно разозлился:
— Безответственный ты элемент, Колька!
— Ну, ну! Ты такими словами не швыряйся! — вскипел Муратов.
— И хотя бы делом, а то ерундой всякой занимался! — продолжал Костя.
— Е-рун-до-ой?! — Муратов торопливо вытащил из кармана жестяную коробочку и извлек из нее вылепленную из хлеба раскрашенную фигурку.
— Это, по-твоему, ерунда?! — Он сунул фигурку к носу Таслунова. Тот немедленно отвел руку Муратова в сторону.
— Фу-у, пакость какая! Нашел чем хвастаться! Может, предложишь еще пристроить эту мерзость к газете?
В руке Муратова была шаржированная фигурка Гитлера. Зловещая челка. Свирепый взгляд исподлобья. Засученные рукава — и в руке окровавленный топор палача со свастикой на лезвии. У основания плахи и у ног Гитлера — отрубленные головы людей разных национальностей. Внизу надпись: «Путь к господству!»
— Тошнит, глядя на эту гадюку! — продолжал Костя. — Выбрось в мусорное ведро — там ей самое подходящее место!
— Погоди, погоди, Костя, — вмешался Пархомов. — Коля, покажи.
Он взял работу Муратова и стал ее рассматривать.
— Здорово! Самая суть фашизма схвачена. Путь к господству через казни, через уничтожение целых народов.
Костя растерялся, сбитый с толку словами Пархомова, и молчал.
Никто не заметил, как подошел Кузьмич.
— Все еще лясы точите?!. Ээ-э! Что за штуковина?!
Он взял фигурку и, осторожно поворачивая, оглядел со всех сторон. Потом перевел взгляд на Муратова.
— Твоя работа, Николай? Да-а… Руки твои золотые, понимающие. Кончится война — иди в академию!.. — Кузьмич протянул фигурку Муратову. — Убери, не поломай. И потом обязательно покажи Василию Ивановичу. А теперь — пора за работу, молодежь!
Но никто не успел тронуться с места, как появился Силантьев и остановил всех возгласом:
— Комсомолия! Епифан Степанович пропал!
— Как пропал?!
— А вот так. Нигде нет. Может быть, за борт смыло. А вы и не заметили. Тоже, друзья называетесь!
Ребята растерянно повернулись к Кузьмичу.
— Ищите! — распорядился тот. — Только быстро!
4
В каюте у капитана Шерстнева продолжался разговор, начатый еще на капитанском мостике.
— Вы, Борис Андреевич, сугубо штатский человек и не вполне понимаете обстановку! — говорил Шерстнев. — Если вы не возражаете, я вам коротко все объясню…
— Пожалуйста, Василий Иванович, — спокойно согласился Рынин и закурил. Его размашистые брови чуть сдвинулись; серые внимательные глаза прищурились.
Борщенко, несмотря на приглашение Шерстнева, в разговоре участия не принимал. Он осторожно уселся в заскрипевшее под его тяжестью кресло и, подперев широкой ладонью гладко выбритый подбородок, скептически улыбнулся. Шерстнев недовольно покосился на него и снова обратил все внимание на Рынина.
— Так вот, Борис Андреевич, — начал он. — Шторм разбросал наш караван. Эскортные корабли заняты сейчас розысками судов, чтобы снова собрать их в один конвой. На это уйдет не менее суток, потому что радиотелефонная связь между судами и эскортными кораблями потеряна…
— Понятно, — спокойно сказал Рынин. — Ультракороткие волны ограничивают действия радиотелефонов горизонтом…
Шерстнев пошевелил седыми усами.
— Может быть, Борис Андреевич, вам не надо объяснять, почему суда и эскортные корабли сейчас не могут держать между собой нормальную связь через свои радиостанции?… Что мы сейчас можем только принимать радиопередачи?… Что нам самим передавать ничего нельзя и мы установили у себя радиомолчание?
— Безусловно, и это мне ясно, Василий Иванович, — спокойно подтвердил Рынин. — Радиомолчание нужно, чтобы враг не обнаружил наше местонахождение…
— Тогда мне объяснять вам нечего, Борис Андреевич! Вы сами должны все понимать!..
— И все-таки я не понимаю, Василий Иванович, почему вы настаиваете, чтобы я перешел на сторожевой корабль?
— Неужели непонятно? — Шерстнев с явным призывом о поддержке глянул на Борщенко, продолжавшего отмалчиваться. — Сторожевой корабль, когда найдет нас и даст ориентир, вероятно, тотчас уйдет на поиски других судов. А мы, пока караван не соберется вместе, может быть, целые сутки будем идти без охраны…