Дик машинально стал продолжать свою работу. Он работал с низко опущенной головой, словно погруженный в глубокое раздумье. Затем опять поднял голову и взглянул на Катафу, слегка сжав губы и с легкой морщинкой на лбу.
Девушка услышала, что шитье прекратилось. Она медленно подняла лицо, и ее глаза прямо встретились с его глазами, не моргая, твердо, и в то время, как она все еще не отрывалась от его взгляда, девушка глубоко вздохнула. Дик выронил иглу из рук, и парус соскользнул с его колен.
Он поднялся было на ноги, но вдруг, с резким криком, точно ее кто–то ударил, девушка тоже вскочила и помчалась по лужайке с быстротой дикой антилопы. Раздвигая перед собой ветки, не зацепившись ни за один острый шип колючих кустов, не ударившись ни об одно дерево, ничего не видя, но защищаемая своим инстинктом, неслась она вперед.
Только далеко в лесу, где высокие деревья кивали ветру своими широкими зелеными листьями, она остановилась, притаившись среди папоротников, словно заяц в своем логове, с бьющимся сердцем прислушиваясь оттуда к голосу Дика.
— Катафа, хаи, аманои Катафа…
Весь день провела Катафа в своем убежище, и только когда на землю спустились сумерки и свет звезд посеребрил лагуну, проскользнула меж деревьями. Выдвинув ветку, она стала смотреть и увидела лужайку и дом, озаренный светом взошедшей луны, где, с маленькими корабликами над головой, спал Дик.
Воздух был совершенно неподвижен; ни один листик не шевелился; молчание сна охватило весь остров…
И вдруг это молчание прервалось ужасающим звуком: воем, звоном, ревом, донесшимся с восточного берега и испугавшим спавших морских птиц, которые с криком взметнулись в воздух.
Катафа вздрогнула, — она так хорошо знала этот звук. Это был звон раковины Ламбои, огромной раковины острова Таори, в которую дули, только объявляя о войне.
— Мы прибыли! — кричала раковина. — Длинные пироги прибыли с юга, с юга, с юга! Война!.. Война!.. Война!..
XXVII. Живая фантазия канаков.
Когда шквал подхватил пирогу с Катафой и молодым канаком Тайофой, Тайофа был унесен за борт.
Пирогу, сорванную с якорной цепи, утащила на буксире громадная рыба далеко к северу и оставила его далеко за собою. Видя, что догнать ее уже нет возможности, юноша, напрягая все силы, поплыл назад, к подветренной стороне атолла. Он проплыл много часов по морю, кишевшему голодными акулами, и после долгих усилий выбрался на берег с откусанной по колено левой ногой. Он успел все–таки добраться до своего дома и рассказать все, что случилось, прежде чем умер.
«…Сильный ветер налетел на пирогу и опрокинул ее, — рассказывал он. — Мы с Катафой упали в воду. Акулы сразу подхватили ее, а я поплыл к рифу…»
Такова была история, рассказанная им в полной уверенности, что все произошло именно так.
У канаков, особенно молодых, сильно развита фантазия.
То же живое чувство воображения помогло рыбакам–канакам, приставшим в своей пироге к Острову Пальм, увидеть вместо одного Дика целую толпу людей–духов, бросившуюся их преследовать.
В слепом, паническом ужасе бросились они в бегство, сели в пирогу и отчалили от берега. Весла вспенивали воду, и большой парус надувался от поднявшегося попутного ветра. Всю ночь проработали гребцы, пока на востоке не заалела заря, точно сброшенный с неба розовый лепесток. Впереди виднелся Таори, и гребцы, успевшие перед рассветом немного отдохнуть, предоставив всю работу ветру, снова взялись за весла.
Когда они вошли в пролив, весь берег покрылся народом, во главе с его престарелым вождем Ута–Матой.
— Нан! Нан! Нан! — закричали рыболовы, когда лодка врезалась в песок. — Какой–то новый, неизвестный народ украл у нас Нана… Нан стоит теперь на рифе северного острова, и никогда у нас не будет хорошего урожая… Полдня мы сражались с жителями этого острова, но их так много, что мы решили бежать. Война, война им!..
Весть, переданная так убедительно, заставила всех находившихся на берегу окаменеть от ужаса. Рыболовы подошли к вождю Ута, чтобы погромче повторить ему свой рассказ, и жадные слушатели окружили их тесным кольцом…
XXVIII. Флотилия Таори.
Целую ночь шли приготовления к большому сражению и были закончены только утром. К отплытию были готовы четыре большие пироги. В каждой из них сидело по двадцати человек — всего восемьдесят человек, здесь были почти все мужчины племени, кроме Уты, который давно уже устарел для войны, и других стариков, непригодных уже ни к чему, кроме ловли мелкой рыбы. А так как они шли сражаться не с людьми, а с духами, то в походе должна была принять участие и колдунья Джуан.
Через два часа после того, как пироги были спущены на воду, все необходимое оружие и провизия были погружены, а еще через час вся эта оригинальная флотилия, с пирогой молодого храброго воина Ламинаи во главе, уже шла на веслах к проливу.
Ветер изменился и дул теперь прямо с юга, и как только они вышли из пролива, паруса, сделанные из матов, распустились.