Они вскарабкались на согретую солнцем скалу.
Огромная ширь прилива шла по Тихому океану, зеркально гладкому, точно ветер и не дул ночью, и ничто не напоминало о пронесшейся бешеной буре, кроме нескольких сломанных в лесу деревьев и стоявшей носом вверх пироги на рифе.
Здесь, сидя высоко над островом, точно птицы, Катафа и Дик могли рассмотреть тысячу квадратных миль синего Тихого океана, от безграничного севера до дальнего бледного пятна на горизонте, указывавшего на местоположение острова Таори.
Несколько незрелых кокосовых орехов были занесены ветром прямо на скалу. Юноша принес их, и они выпили их содержимое. Ни тот, ни другой ничего не ели со вчерашнего дня, но Дик не имел ни малейшего желания возвращаться в дом, не убедившись, что враги исчезли. Он хотел сначала исследовать и осмотреть остров.
Сказав Катафе, чтобы она не сходила с вершины горы до его возвращения, Дик соскользнул вниз и побежал к лесу.
Выбравшись из–под широких, похожих на фартуки, листьев хлебного дерева, Дик внезапно остановился.
Путь ему преградил коричневый голый человек, стоявший на четвереньках. При пляшущих лучах солнца, то появлявшихся, то исчезавших, в то время как ветерок шевелил листья над головой, человек, казалось, двигался, в действительности же он был мертв и в этом странном положении поддерживал его сгнивший пень, на который он упал. Окоченелость, наступившая моментально под влиянием яда копья, поразившего его, придала его членам твердость дерева.
За этим человеком стоял другой, крепко охвативший ствол дерева, с откинутой назад головой и тонким, словно тросточка, копьем в плече. Перед тем, как упасть, он ухватился за дерево, да так и закоченел; держась таким образом за ствол, с почерневшим лицом и раскрытыми глазами и ртом, он как будто дико озирался, отыскивая поразившего его врага.
Дальше люди лежали кучами, поодиночке, парами, на спинах, с раскинутыми руками, сжав друг друга в смертельном объятии, полускрытые деревьями, колючими кустами и папоротниками. Тела их уже успел покрыть лесной сор, птичий помет, листья, лепестки цветов.
Когда Дик быстро проходил мимо, он сразу понял, что бояться больше нечего: все люди, лежавшие здесь, были мертвы.
Когда он вышел на южный берег, то увидел три пироги, выброшенные на песок. Две из них лежали на боку, одна вверх дном с разбитой кормой; дальше на рифе торчала четвертая в той позе, в какой он ее видел с вершины горы.
Осматривая пироги, Дик убедился, что они построены совершенно так же, как пирога Катафы. Старая разбитая пирога врезалась в его память со всеми своими подробностями; ничто не отличало ее от лежавшей теперь перед ним, кроме размера и количества весел, необходимых для гребли на ней. Юноша осмотрел сломанную мачту и единственный парус, не сорванный ветром с пироги. Парус был совершенно таким же, как парус Катафы.
Затем, когда он отвернулся от пироги, взгляд его остановился на чем–то, выброшенном волнами на песок. Он нагнулся и поднял свою находку. Это был Нан — голова Нана, которую ветер сбросил в лагуну, а лагуна возвратила пескам. Нан был в ужасном, растерзанном и избитом виде, но все же Нан… Дик положил голову божества на кучу горячего песка и пошел искать шест, на котором она была укреплена.
Вскоре он нашел и его и снова водрузил Нана на южном мысе острова.
Затем Дик вдруг побежал под деревьями по берегу лагуны. Пироги, паруса, мертвые враги, даже сам Нан, — все было позабыто, — Дик вспомнил, что сегодня еще ничего не ел и вдруг почувствовал сильный голод.
В доме имелась готовая пища: сохраненный им краб, немного печеной рыбы и таро, а ближайший путь к дому лежал вдоль берега лагуны. Добежав до дома, Дик вытащил провизию из тайника, в котором запрятал ее, чтобы предохранить от крабов–разбойников, и с жадностью стал уничтожать ее.
Катафа, наверное, была не менее голодна, чем он, но голод заставил его позабыть об этом, хотя он и не думал о ней все время, пока ел.
Наконец, он вернулся к ней, карабкаясь по горному склону с завернутыми в большой лист остатками провизии. Катафа лежала под прикрытием скалы, погруженная в глубокий сон. Положив лист на землю, Дик сел возле нее.
Спокойная жизнь двух юных счастливых существ снова потекла на Острове Пальм.
Иногда по вечерам, когда они сидели под звездным небом, Катафа рассказывала Дику о своем родном острове. Казалось, будто говорит сам остров Таори и рассказывает о себе. Она рассказывала ему о Нанауа и о вожде Ута–Мату, таком старом, что кожа его начинала шелушиться и от нее отпадала белая чешуя. Она рассказывала Дику, что на Таори нет ничего, кроме рифа…
Дик на это смеялся коротким резким смехом. Как это на острове нет лесов, — он не мог себе этого представить.
Но Катафа уверяла его, что на ее острове не было ничего, кроме рифа, настолько большого, что взгляд человеческий не мог окинуть его. С одной стороны расстилалась лагуна — спокойная вода, с другой — море. Если бы кто–нибудь пожелал обойти остров пешком, пришлось бы идти несколько дней, прежде чем вернуться обратно к проливу. По меньшей мере два дня потребовалось бы на подобное путешествие и пришлось бы ночевать под звездным небом, без кровли над головой. Лагуна была так широка, что заключала в себе все звезды, даже Великий Дым (Млечный Путь), и луна, путешествуя всю ночь, не могла перерезать ее.