Наша задача состояла в том, чтобы соединить генетический аппарат чужих клеток с нашей «Альфой».
«Альфа» охотно пожирала приготовленные для нее пакеты с чужими генами, усваивала сотни различных комбинаций ДНК, РНК ядер и хромосом чужих клеток, и ничего не происходило… То есть какие-то изменения были, увеличился, например, объем клетки, темп размножения. Несомненно, какая-то часть предлагаемого генетического аппарата посторонних клеток ею усваивалась, но все это было далеко от того, что мы искали.
Наследственность «Альфы» продолжала доминировать надо всем. Нам же надо было использовать ее как строительный материал для качественно нового организма…
Приходилось признать, что за последний год мы не продвинулись ни на шаг.
Я отложил журнал и раздраженно заходил по лаборатории. Как обычно, мысли, связанные с работой, полностью овладели мной, вытеснив все постороннее, не имеющее отношения к делу. Я искал выход из тупика, в который мы попали. Лучше всего думается, когда руки заняты какой-то механической работой. Я подошел к столу и стал разбирать образовавшиеся там завалы. Я не позволяю никому прикасаться к своему столу, и за последние две недели груда колб, пробирок и печатных проспектов, в беспорядке разбросанных по его поверхности, покрылись изрядным слоем пыли. Сейчас я подбирал весь этот хлам, механически сортировал его по группам и ненужное выбрасывал в мусорную корзину. Когда подошла очередь колб со старыми, отслужившими свой век реактивами и пробами, я все так же механически стал снимать их одну за другой, рассматривая на свет, взбалтывая, и негодное — выливал в водопроводную раковину. Вдруг содержимое одной из колб привлекло мое внимание… Я взял эту колбу с четкой этикеткой, на которой был написан номер сто тридцать, взболтал и понес к столику, на котором стоял микроскоп. Я читал, конечно, о том, что многие великие открытия были сделаны совершенно случайно, но до сегодняшнего дня относился к этому с известной долей скептицизма. Все так же механически, не задумываясь над тем, для чего я это делаю, я нанес каплю содержимого колбы на предметное стекло микроскопа. Картина, увиденная в окуляре микроскопа, заставила меня отпрянуть и подозвать Гвельтова.
— Посмотри ты! Может быть, мне показалось… — Я не суеверен, но все же, боясь отпугнуть удачу, отвернулся, пока Артам крутил ручку настройки.
Его сдавленное «не может быть» заставило меня вновь броситься к микроскопу. Да, это были несомненно они: четыре крупных розоватых шарика-бластопор в окуляре микроскопа не оставляли никаких сомнений.
Наша «Альфа», наша одноклеточная «Альфа» наконец-то дала потомство в виде многоклеточного организма, усвоив для этого чужую генетическую информацию…
Вот только какую? Я схватил лабораторный журнал и стал лихорадочно искать запись под номером сто тридцать. Общие графы, это все не то… Ага, вот, пакеты с генами червя балезуса… двадцатая серия… Мы повторяли этот опыт с генами червя балезуса сотни раз в двадцати различных сериях, все они были неудачны.
Что же нового в пробе сто тридцать? В графе примечаний короткая запись, сделанная две недели назад: «Проверка воздействия среды». Я сразу же вспомнил, что сюда добавлялась морская вода. Это проделывалось неоднократно. В шести сериях из разных мест залива отбиралась вода различного солевого состава.
Но только в сто тридцатой пробе через две недели неожиданно получился положительный результат. Что же это была за вода? Откуда? У нас нет, конечно, ее анализа. Если делать анализ для каждого опыта, не хватит и сотни лет, чтобы закончить исследование, но в журнале отбора проб должно быть зафиксировано место, откуда взята вода для этого сто тридцатого опыта.
Что-то в ней было необычное, что-то такое, что позволило «Альфе» развиваться по чужой генетической программе. Только в том случае, если нам удастся выяснить, что именно там было, можно считать, что мы действительно добились успеха. Пока это всего лишь счастливый случай, не более, призрачный свет большой удачи… Ее еще нужно поймать… Я схватил серую клеенчатую тетрадку. «Журнал отбора проб» было выведено на ее обложке ровным почерком Гвельтова. Его мысли следовали вслед за моими.
— Я всегда очень аккуратно вел записи, здесь должна быть запись! — сказал Артам, тяжело дыша мне в затылок.