– Есть отработать! – Васька шустро метнулся к выходу, осторожно выглянул наружу и включил прибор.
Когда загорелся зеленый индикатор, он вернулся обратно и доложил:
– Территория обезврежена. Опа! Дед, а что это за значок на мониторе высветился? Как будто перечеркнутый силуэт видеокамеры?
– Ну-ка, ну-ка!.. – Гаврилин с интересом взглянул на монитор. – Хм! Да, по всей видимости, шведы все-таки установили камеру где-то невдалеке от нас. Когда же они успели-то? Я всего каких-то полчаса назад работал с подавителем. Теперь понимаете, что мы тут как на минном поле? То-то же!
– А как долго эта камера будет отключена? – поинтересовался Романис.
Борис возвратил глушилку Кипру и пояснил:
– Если судить по инструкции, до того момента, как кто-то ее снова включит. Или перезагрузит. Так что, парни, ушами не хлопать. Хотим мы того или нет, но на нас уже в некотором смысле началась охота. Так что, Кипр, всякий раз, выходя из пещеры, стерилизуй территорию. Да и перед возвращением кого-то из нас тоже. Если кто-то из нас идет сюда, то подает сигнал – ногтем скребет микрофон переговорника. Ясно?
– Дед, а блока питания глушилки надолго хватит? – наморщив лоб, спросил Дубаров.
– На сутки непрерывной работы. – Гаврилин взглянул на монитор, где высвечивался указатель уровня заряда батареи. – К тому же у нас есть резервный аккумулятор. Должно хватить с запасом.
– И последнее! – Зубово, как на школьном уроке, вскинул руку. – Если вдруг при мне эти самые сталкеры найдут что-то, к примеру, ящики, сундуки и так далее, мне самому такое добро отбить у них?
– Нет! – Борис категорично качнул головой. – Сначала надо поставить в известность меня, сказать по-немецки: «Он найден». Я объявляю общий сбор, и мы действуем, исходя из сложившихся обстоятельств. Все! Кончаем разговоры, на выход. Как говорится, с богом!
Один за другим они вышли из мрака пещеры в слепящее сияние начавшегося дня. Спецназовцы полушепотом, в нескольких словах распределили направления и моментально растворились в зелени разросшихся кустарников. Все они были словно близнецы, даже на головы надеты одинаковые камуфляжные балаклавы. Поэтому узнать, кто есть кто, можно было лишь по номеру на маске. У Гаврилина, разумеется, стояла единичка.
Каждый из спецназовцев имел при себе лишь самое необходимое. Воду брать не стали. Здесь, на острове, родников было в достатке. Бойцы взяли лишь сухой паек. Зато у каждого имелось по подзорке – миниатюрной оптической системе немецкого производства. Из оружия – десантные ножи натовского образца и австрийские пистолеты «глок» укороченной, двадцать второй модели.
Ничего из того, что могло бы указать на принадлежность команды к России, при них не было. Все только западное.
Борис бесшумно пробирался через жидковатую зеленку. Она была лишь бледным подобием тех африканских джунглей, где Борису меньше месяца назад довелось проводить ответственную операцию по освобождению заложников. Капитан вслушивался в каждый шорох. Его глаза непрерывно всматривались в любую деталь ландшафта.
Здесь, как и в дикой природе, главенствовал очень простой принцип: кто обнаружил, тот и победил. Если хищник первым заметит потенциальную жертву, то ему уже не надо будет думать, чем бы пообедать. Если возможная добыча раньше увидела опасность, то ей гарантирован главный приз – спасение от клыков и когтей.
Здесь, конечно, никто никого есть не станет. Но напряжение нисколько не меньшее, чем во времена пещерного человеческого бытия. Для Гаврилина провал операции был делом немыслимым в принципе.
Западные сторонники общечеловеческих ценностей считают, что бизнес важнее всего. Любые победы и поражения имеют свой денежный эквивалент. Задание выполнил – деньги получил. Операцию провалил – потерял. Только и всего.
Собственно говоря, монетизировать ведь можно все, что душе угодно. Например, если западный агент попался в России, то его отсидка в нашей тюрьме просчитывается не в годах, а в шпионских гонорарах, не полученных им.
А вот для русского спецназовца срыв ответственной операции является бедой куда более серьезной. Прежде всего в моральном плане.