Кайл стремительно бросился вперед, но, промахнувшись, нырнул рядом с лодкой, оцарапав грудь о поросшую ракушками подводную часть камня. Разглядев тело паренька, он схватил его за рубаху, но та порвалась как бумага. Тогда он ухватил его за волосы и резко устремился к поверхности. Придерживая голову мальчика над поверхностью воды, он принялся выискивать взглядом лодку, но та исчезла. Очевидно, ныряя, он сильно оттолкнул ее ногой, и она уплыла за соседние камни. Впрочем, сейчас было не время заниматься ее поисками.
Он поплыл к берегу, легонько поддерживая тело мальчика. Расстояние до белеющего пляжа не превышало сотни метров, и он отчетливо видел перед собой его кромку, дугой изгибающуюся между уходящими глубоко под воду противоположными концами стены.
Наконец они выбрались на сушу; мальчик слабо кашлял, из его носа капала вода. Кайл отнес его в то место, куда не доходила приливная волна, и уложил на песок. Парень открыл глаза и изумленно уставился на него.
— Все будет в порядке, — сказал Кайл. — Я сейчас сплаваю за лодкой, пока ее не отнесло слишком далеко от берега.
Он снова направился к полоске прибоя, сбросил обувь и поплыл туда, где на волнах поднималась и оседала их лодчонка, стараясь при этом избегать соприкосновения с крупными камнями, которыми изобиловала эта часть побережья. Достигнув цели, он стал толкать лодку к берегу, изредка поглядывая в сторону горизонта и быстро восходившего солнца. Ветер превратился в еле различимый шепот.
Вытащив нос лодки на берег, он стал обуваться. Паренек стоял, прислонившись спиной к камню, повернув голову в сторону суши и глядя чуть поверх плеча. Поза его выражала напряженное, сосредоточенное внимание.
— Ну как, уже лучше? — приветливым тоном спросил Кайл. Ему подумалось, что этот маленький несчастный случай оказался весьма кстати, позволив им очутиться в этом месте — частном владении человека, очевидно весьма высоко ценившего свое уединение.
Мальчик стоял совершенно неподвижно и продолжал неотрывно смотреть в сторону суши, туда, где переплетались ветви кустарника и деревьев и где в отдалении словно сходились края стены — голые, белесые, древние.
Кайл коснулся его обнаженного плеча и тут же отдернул руку, одновременно крепко сжав кулак. Взгляд его упал на песок. Вот следы паренька, когда он встал на ноги, вот тянущаяся по песку полоска его отпечатков, когда он добрался до валуна и прислонился к нему. И вот он стоит сам, неподвижно застыв и глядя поверх плеча в сторону деревьев: рот чуть приоткрыт, на лице обозначилось выражение едва зарождающегося удивления.
Но там, на земле, у сплетенных ветвей всякой растительности начиналась тоненькая полосочка других следов, которая вела к их камню и обходила его стороной. Это были следы ног — изящные, неглубокие, словно неведомая босая женщина на мгновение пронеслась мимо, едва касаясь ногами песка. Глядя на эти странные отпечатки, Кайл внезапно и сразу понял все то, что должен был понять еще тогда, когда внимательно всматривался в разлом в стене и стоял, замерев в восхищении от прекрасных скульптур.
Кайл прекрасно помнил все древние легенды и мифы Греции, и сейчас, глядя на отпечатавшиеся на песке следы, он со всей отчетливостью вспомнил один из наиболее страшных из них — тот, в котором говорилось о горгонах.
Это были три сестры, которых звали Медуза, Эвриала и Стейно. Вместо волос на головах у них извивались переплетенные тела змей. Существа эти, как гласила легенда, были настолько ужасны, что любой, кто осмеливался взглянуть на них, тут же превращался в камень.
Кайл стоял на теплом песке, слыша вокруг себя возбужденный гомон чаек, неугомонный шум Эгейского моря, и наконец понял, кто были те древние люди, которые построили эту стену, почему они создали ее именно такой, уходящей краями глубоко под воду, далеко в море, и кого эта стена должна была ограждать.
И отнюдь не английское семейство Гордонов жило здесь. В этих местах обитал гораздо более древний род — горгоны. Персей одолел Медузу, но две ее зловещие сестры — Эвриала и Стейно — были бессмертны.
Бессмертны! О Боже! Но это же невозможно! Это миф! И все же…
Его профессиональный взгляд, даже подернутый сейчас дымкой страха, уловил безупречное совершенство прильнувшей к камню фигуры — голова чуть повернута, выражение удивления на лице, обращенного поверх плеча в сторону деревьев. Два тугих локона, подобно кривым рожкам зависавших над бровями, восхитительно изваянная голова, классический греческий профиль. Вода все еще поблескивала на гладких округлых плечах, капала с краев изорванной рубахи, обвивавшей каменную талию.