А что я могу сказать о городе? В нем мне пришлось пережить столько огорчений! И все же, когда он удалялся от меня, когда тонул в зелени пальм, я поднял руку и помахал платком на прощание. Ведь там остался близкий человек, который помог мне в самые трудные минуты моей жизни. Самый город мне был чужд, как чужды мне были и пятьдесят языков, на которых говорят его жители. И в самом деле странно. Что может понять египтянин на языке торговца-китайца и что ему говорит его улыбка, никогда не исчезающая с лица? Что означает для мудрого персиянина поток слов, которыми старый еврей расхваливает свой товар, стоя на пороге маленькой лавчонки? (Или сверкнувший взгляд японца с восковым лицом — для мрачного араба? И все же люди, собравшиеся в Александрии со всех концов света, понимают друг друга достаточно хорошо. Китаец всегда найдет необходимые слова, чтобы продать бумажный фонарик для украшения или пестрый веер жене какого-нибудь паши, старый еврей запутает в сети слов какого-нибудь француза и всучит ему аляповатую табакерку с замысловатыми инкрустациями, а японец смягчит каменное сердце мрачного араба гонкими фаянсовыми чайными чашками, испещренными нежными фигурками миниатюрных японок в цветистых кимоно. И ты начинаешь понимать, что Александрия не Вавилон. Можно не понимать языка египтян и все же чувствовать себя среди них как дома, если есть деньги. Богатым все двери открыты. Особенно для богатого англичанина, который в то время был подлинным повелителем Египта. Когда англичанин входит в дом египтянина, он чувствует себя как в собственном доме, но если египтянин попадет в дом англичанина, он будет себя чувствовать как иностранец. А что уж говорить об американцах? Как и повсюду на свете они приезжают сюда с «добрыми» намерениями, рассматривают, изучают, предлагают свою «бескорыстную помощь», строят тайные и явные планы союзов и если проваливаются, не отчаиваются и начинают все сызнова. Янки неутомимы.
Я простился с полноводным Нилом, древними пирамидами и таинственным сфинксом, со всем тем, чем гордится эта знойная страна — простился молчаливо, без слез и проклятий: только один вздох — вот и все.
Натянутые паруса яхты подрагивали, Ветер дул с суши, но как только мы вступили в Суэцкий канал, он улегся. Порт-Саид, Суэц — низкие голые берега, желтые пески под палящим солнцем и кое-где одинокие пальмы... Где они, девственные джунгли и леопарды, слоны и крокодилы, трепетные газели и полосатые зебры, жирафы с длинными шеями и свирепые львы, где обезьяны, которые встречаются на каждой странице экзотических романов об Африке? Чтобы увидеть хотя бы одного из этих зверей, нужно пропутешествовать сотни километров внутрь страны, а некоторых из них никогда не увидишь, потому что человек давно их перебил. Много страшного читал я мою фантазию, прежде чем я ее увидел. Но после того как познакомился лишь с маленьким ее кусочком, я разочаровался не в Африке, а в авторах экзотических романов, которые пишут о ней, не зная ее. Тут бедность и богатство природы чередуются: после огнедышащей пустыни, идут прохладные оазисы, скалистые горы сменяются непроходимыми джунглями, жаркие дни сменяются холодными ночами[1], а желтые однообразные дюны переходят в тенистые плодородные долины. Страна огромных богатств и бескрайней бедности, земля контрастов — такова Африка.
Яхта медленно плыла по Красному морю. Ни малейшего дуновения ветра. Море замерло. Оно не красное, как Черное — не черное. Оно столь же красное, как Белое море — белое и Мраморное море — мраморное, И все же эти названия не являются плодом капризное фантазии старых географов, а довольно точно определяют характер и особенности этих морей. В Черном море на глубине более двухсот метров нет жизни. Осенью и зимой оно очень бурно. Теперь пароходы плавают по нему во все времена года, но некогда, когда еще не была изобретена паровая машина и корабли двигались под парусами Черное море было опасно для судоходства во время шторма. Много, бесконечно много кораблей поглотила его пучина и поэтому древние мореходы назвали его «черным». Да и воды его весьма темные, значительно темнее вод Эгейского моря, которое прозрачно, светло и тихо, и потому болгары назвали его «белым». А Красное море действительно красное по мелководным местам у берегов, особенно в заливе Тор. Он покрыт микроскопическими водорослями, которые выделяют липкое ярко-пурпурное вещество. Это вещество окрашивает воду, и она выглядит кроваво красной.
Было очень жарко и тихо.
Яхта мистера Смита плыла по морской шири, как белая чайка с распростертыми крыльями. Пестрый английский флаг развевался на корме. Поблескивающие медью перила, белый капитанский мостик, окрашенные в желтый цвет мачты, элегантно меблированные каюты собственника и кают-компания свидетельствовали о богатстве и роскоши. Яхта представляла собой маленький плавучий дворец. Мистер Смит был очень богатым человеком, пожелавшим иметь красивую, изящную яхту, и у него был собственный плавучий дворец.
В кают-компании имелась библиотека в пятьсот красиво переплетенных книг. Байрон и Вудсворт находились рядом: два непримиримых врага как будто примирялись друг с другом в книжном шкафу мистера Смита, а Мильтон и Шелли скромно ютились под книгой о развратной леди Четерлей, сверху лежал роман Томаса Моора, в котором проповедовалась идея безупречного нравственного общества. Но мистера Смита не смущали эти мелкие противоречия. Для него важнее были паркет на яхте, покрытый дорогими коврами, и мебель красного дерева, обшитая дорогой кожей. И все же кухня была его слабостью — все в ней сверкало чистотой.
Да, мистер Смит создал для себя баснословный комфорт. За свои деньги он мог иметь все, что пожелает. Ему не доставало только бессмертия, потому что бессмертие нельзя купить за деньги. Представляю себе, как бы он себя почувствовал, если бы кто-нибудь ему сказал, что случится с ним и с его яхтой только через несколько дней. Он бы подскочил от испуга и крикнул бы капитану: «Назад, в Суэц!» Но он ничего не подозревал и поэтому спокойно сидел на мягком диване с сигарой в зубах или вытянувшись в шезлонге под шелковым зонтом на палубе задумчиво смотрел на синие воды моря.
Только трое человек имели право входить в покои нашего работодателя: капитан яхты, который три раза в день докладывал ему о пройденных милях, кок, который три раза в день подавал ему пишу, и я — в качестве домашнего врача. И наемные рабы, которыми был набит трюм, как бочки — сельдями, имели право три раза в день выходить на палубу подышать чистым воздухом. В остальное время они лежали на спине внизу в темноте и изнывали от жары. Легкий ветерок, иногда появлявшийся и обдувавший нас, до них не доходил. Они были рабочим скотом плантатора и должны были все терпеть молчаливо и безропотно. Когда подходило время им выйти на палубу, плантатор быстро уходил в свою каюту с кислой гримасой на сухощавом лице...
После выхода из Суэца, мы держались вначале африканского берега, котором возвышались цепи гор с отдельными вершинами до трех тысяч метров, С редкими, но приветливыми арабскими деревушками, прилепившимися к склонам, как белые бабочки. Издалека они выглядели очень красиво — и теперь я вспоминаю о них, как о чудном сне. После мы отдалились от африканского берега и пошли вдоль Саудовской Аравии. Тут берега низкие и песчаные, нигде не видно ни одного деревца, ни одного стебелька травы. Вдали, километрах в семидесяти от берега, синеют высокие горы, но это почти голые скалы, едва покрытые зеленью. Вообще Аравия пустынная и жаркая страна, и потому редко населена. Можно проехать сотни километров, не встретив населенного места. У берегов Красного моря встречается много коралловых рифов, представляющих опасность для судоходства ввиду того, что во время приливов их заливает вода, и суда легко могут наткнуться на них.
1
Сахара — самая большая и самая знойная пустыня земного шара. Средняя температура зимой (в январе) -10°С, а летом (в июле) — 40°С. Но иногда летом в Ин-салах, к югу от плато Тадемаит, жара достигает до 56,3°С — самая высокая температура отмеченная на земном шаре, а в горной области Тибести холод достигают до -18°С, как у нас в холодные зимние месяцы.