Мэсон повел себя более грубо. Велел передать, что «ответа не будет», смущенно пробормотал Уайт, передавая Парселу этот дерзкий отказ.
— А секстант?
— Я отдал его Масону от вашего имени.
— И что он сказал?
— Сказал: «Ладно».
Парсел удивленно поднял брови.
— И все?
— Да.
— Вы хоть объяснили ему, как секстант попал ко мне?
— Да.
— Что же он сказал?
— Ничего.
— И ничего не поручил мне передать?
— Нет.
Парсел испытующе поглядел на Уайта. Да нет, метис никогда не солжет. Человек он до того добросовестный, что не только передает слово в слово те, что ему поручают, но старается даже воспроизвести интонацию, разыгрывает целые мимические сценки. Вот, например, когда он сказал: «Ладно», тут уж нельзя было обмануться: настоящее мэсоновское «ладно» — хмурое и краткое.
Ответы таитян внешне были более чем учтивы. Они благодарят Адамо тысячу и тысячу раз. Они польщены, что всех мужчин и их «трех женщин» пригласили отужинать с перитани. И они в отчаянии, что вынуждены отклонить приглашение по непредвиденным обстоятельствам.
Парсел возился в своем садике, когда Меани принес ему этот ответ.
— Они так и сказали «наши три женщины»? — спросил он, подымая голову.
— Да.
— А кто сказал? Тетаити?
— Да.
— Он говорил от имени всех?
Меани потупился. Помолчав немного, Парсел спросил:
— Почему он стал здесь вождем? Ведь на Таити твой отец более великий вождь, чем его.
— Тетаити старый, ему уже тридцать лет.
— А если — я приглашу его на ужин к себе домой?
— Он откажется.
И так как Парсел молчал, Меани поспешил добавить:
— Он говорит, что ты вовсе не моа.
«Значит, я солгал зря, — печально подумал Парсел, — но раз уж начал, придется продолжать. Лгать Ивоа, лгать Меани…» — А знаешь, я тоже не верю, — вдруг произнес Меани.
Парсел взглянул на него с таким ошеломленным видом, что Меани расхохотался.
— Надеюсь, и ты тоже не веришь, Адамо?
Парсел молчал, не зная, что ответить. Но тут Меани хлопнул его по плечу и произнес серьезным тоном, без тени улыбки:
— Они не верят, что ты моа, но верят, что я верю. Поэтому я всегда буду говорить, что ты моа.
Воцарилось молчание, затем Парсел сказал:
— К чему вся эта комедия?
— Если бы я так не говорил, — Меани отвернулся, — бы прийти к тебе сегодня вечером.
— А если ты не будешь так говорить и все–таки придешь, что тогда будет?
— Они сочтут меня предателем.
Парсел вздрогнул.
— Вот уже до чего дошло! — медленно проговорил он.
И добавил, с трудом переводя дыхание:
— Кто же я тогда для них, если не моа? Сообщник Маклеода?
Меани ничего не ответил. Потом взял руку Парсела, поднес ее к своему лицу и прижал к щеке.
— Придешь? — спросил Парсел.
— Приду, брат мой! — ответил Меани.
В его глазах, устремленных на Парсела, сияла нежность.
— Приду с Итией, — добавил он.
— Как так? Они отпустят Итию?
— Знай, Адамо, что никто не смеет командовать Итией.
— Даже ты?
— Даже я, — расхохотался Меани.
В первый день рождества островитяне отведали дикой свиньи, запеченной в одной печи, приготовленной одними руками, но каждый лакомился жарким порознь: таитяне в своем доме, «большинство» у Маклеода, «меньшинство» вместе с Итией и Меани — у Парсела, Мэсон у себя. Дня через три, когда часы только что пробили полдень, в дверь Парсела постучали. Это оказался Уайт. Он не вошел в комнату, а остался стоять на пороге.
— Маклеод прислал меня узнать, есть ли у вас рыба.
Стол находился всего в трех шагах от двери, а там на банановых листьях лежала рыба, белая, с перламутровым отливом. Но Уайт ничего не видел. Из деликатности он не поднимал глаз. И Парселу вдруг почудилось, что, если он сейчас скажет «нет», Уайт, вернувшись к Маклеоду, скажет «нет», не добавив от себя
— Вы же видите, — произнес Парсел. ни слова.
Метис поднял глаза, оглядел стол, сказал: «Спасибо» — и собрался уходить.
— Уайт, — живо окликнул его Парсел. — В чем дело? У вас нет рыбы?