Какое-то время хозяин еще спал с Тете, когда они оказывались под одной крышей, но он не счел нужным сообщить ей, что собирается жениться: она узнала об этом из слухов, разнесшихся с быстротой ветра. На том празднике на плантации и при нескольких случайных встречах на Французском рынке Тете приходилось поговорить с Денизой, рабыней Гортензии. От этой женщины, совершенно не умевшей держать язык за зубами, Тете и узнала, что ее будущая хозяйка по характеру вспыльчива и ревнива. Знала она и то, что любое изменение в ее жизни приведет только к худшему и она не сможет защитить Розетту. И теперь, теряя голову от ярости и страха, Тете еще раз убедилась в том, как мало она может сделать. Если бы хозяин допустил ее до себя, она бросилась бы ему в ноги, из благодарности исполнила бы любые его капризы, что угодно, лишь бы оставить все как было. Но с тех пор как было объявлено о помолвке с Гортензией Гизо, хозяин больше не звал ее в свою постель. «Эрцули, лоа-мать, спаси и сохрани хотя бы Розетту». Понукаемый Санчо, Вальморен придумал временное решение: Тете останется с девочкой в городском доме с июня по ноябрь, пока он с семьей будет жить на плантации; так у него будет время подготовить Гортензию. Для Тете это означало еще шесть месяцев неопределенности.
Гортензия разместилась в комнате, декорированной в голубых имперских тонах, где она спала одна, потому что ни она, ни ее муж не имели привычки делать это в чьей-либо компании; к тому же после удушающего медового месяца каждому из них просто необходимо было собственное пространство. Ее детские игрушки — жуткие куклы со стеклянными глазами и человеческими волосами — украшали комнату, а ее мохнатые собачонки спали на кровати, огромном ложе шириной два метра, с резными опорами, балдахином, подушками, занавесочками, бахромой и помпончиками. На кровати красовалась и думка, собственноручно вышитая юной Гортензией еще в школе при монастыре урсулинок. А сверху нависало все то же синее шелковое небо с толстыми ангелочками, которое подарили ей на свадьбу родители.
Новобрачная вставала после обеда, проводя две трети своей жизни в кровати, откуда она и управляла чужими судьбами. В первую брачную ночь, еще под родительским кровом, она приняла мужа в дезабилье, вырез которого был окаймлен лебяжьими перьями. Выглядел он очень эффектно, но нужного впечатления на Вальморена не произвел, потому что перья вызывали у него безудержное чихание. Однако это неудачное начало не воспрепятствовало тому, чтобы брак совершился: Вальморен был даже приятно удивлен тем, что супруга отвечала на его желания с большей щедростью, чем когда-либо обнаруживали Эухения или Тете.
Гортензия была девственной, но отчасти. Как-то ей удалось посмеяться над семейной бдительностью и разузнать о таких вещах, о которых девушкам знать не положено. Погибший жених лег в могилу, не подозревая, что она с жаром отдалась ему в своем воображении и продолжала отдаваться все последующие годы в укромном уединении своей постели, терзаемая неудовлетворенным желанием и неудачной любовью. Необходимую дидактическую информацию поставляли ей замужние сестры. Экспертами они не были, но, по крайней мере, знали, что любой мужчина ценит некоторые проявления энтузиазма, хотя и ограниченные, чтобы не возбудить подозрений. Гортензия на свой страх и риск решила, что и она, и ее муж уже не в том возрасте, чтобы быть чересчур стеснительными. Сестры сказали ей, что лучший способ прибрать мужа к рукам — притвориться дурочкой и ублажать его в постели. Первое для нее должно было стать гораздо более трудной задачей, чем второе, потому что уж что-что, но глупой она не была.
Вальморен как подарок судьбы принял чувственность жены, не задаваясь вопросами, ответы на которые он предпочитал не знать. Разящим доводом являлись прелести Гортензии, своими округлостями и ямками напоминавшие ему тело Эухении до ее помешательства, когда оно еще выплескивалось из платьев, а без одежды казалось слепленным из миндального теста: бледное, мягкое, благоухающее, само воплощение изобилия и сладости. Потом-то несчастная Эухения вся ссохлась, как чучело, и он мог обнимать ее, только почерпнув смелости в алкоголе и будучи в полном отчаянии. В золотистом отсвете свечей Гортензия ласкала взгляд: пышнотелая нимфа с мифологических полотен. Он почувствовал возрождение своей мужской силы, которую считал уже непоправимо угасшей. Жена возбуждала его, как когда-то Виолетта Буазье в квартире на площади Клюни и Тете в годы своего пышного расцветания, когда она из девочки становилась девушкой. Его изумлял этот жар, приходивший каждую ночь, а иногда и днем, когда он неожиданно являлся к жене в испачканных грязью сапогах и заставал ее с вышивкой в руках, обложенной подушками на кровати, сгонял собачек и набрасывался на нее, радуясь тому, что вновь чувствовал себя восемнадцатилетним. Во время одной из таких атак с чистого неба балдахина свалился точеный ангел, угодив ему прямо в макушку, и он на несколько минут потерял сознание. Очнулся Вальморен в холодном поту, потому что в туманном бессознательном состоянии ему явился его старинный друг Лакруа, чтобы потребовать назад свое сокровище, которое тот у него украл.