После обеда Гортензия несколько часов посвящала голосовым упражнениям, а также одеванию и причесыванию. Она не появлялась на людях до четырех-пяти часов, когда уже была наряжена к выходу и готова к тому, чтобы полностью уделять свое внимание Вальморену. Пришедшая из Франции мода была как раз для нее: платья светлых тонов из легких тканей с греческим орнаментом, высокая талия, широкие юбки со складками и непременная кружевная шаль на плечах. Шляпы представляли собой монументальные конструкции из страусиных перьев, лент и тюля, и Гортензия сама занималась внесением изменений в их внешний вид. В полном соответствии с собственной идеей о том, что можно использовать остатки обеда для приготовления других блюд, обновляла она и шляпы: снимала помпоны с одной, чтобы прикрепить их к другой, убирала цветы со второй, чтобы украсить ими первую, и даже красила перья, да так, что они не теряли формы, и в итоге каждый день щеголяла в новой шляпе.
Однажды субботней ночью, когда они уже недели две прожили в городе, Гортензия, возвращаясь из театра в карете, спросила у мужа о дочке Тете.
— А где эта маленькая мулатка, дорогой? Я не видела ее с тех пор, как мы сюда приехали, да и Морис все время о ней спрашивает, — невинным тоном задала она свой вопрос.
— Ты имеешь в виду Розетту? — произнес Вальморен, заикаясь и ослабляя узел галстука.
— Ее так зовут? Ей, должно быть, столько же лет, что и Морису, верно?
— Ей будет семь. Она довольно высокая. Не думал, что ты о ней вспомнишь, ведь видела ты ее только раз, — ответил Вальморен.
— Она очень мило выглядела, когда танцевала с Морисом. По возрасту ей уже нора работать. Мы можем получить за нее хорошие деньги, — высказалась Гортензия, поглаживая мужа по подбородку.
— В мои планы не входит продавать ее, Гортензия.
— Но у меня уже есть на нее покупатель! Моей сестре Оливии она очень понравилась на том празднике, и сестра хотела бы подарить девочку своей дочке, когда ей исполнится пятнадцать, через пару месяцев. Неужели я должна отказать сестре?
— Розетта не продается, — повторил он.
— Надеюсь, тебе не придется жалеть об этом, Тулуз. От этой соплячки нам нет никакой пользы, а проблемы из-за нее получить мы можем.
— Я больше не желаю это обсуждать! — воскликнул муж.
— Пожалуйста, не кричи на меня… — прошептала Гортензия, обхватив круглый живот затянутыми в перчатки ручками и чуть не плача.
— Извини меня, Гортензия. Как же жарко в карете! Мы примем решение позже, дорогая, спешить незачем.
Она поняла, что совершила промах. Ей нужно было действовать, как ее мать и сестры, которые дергали за ниточки, но в тени, умно, не открываясь перед своими мужьями и заставляя их поверить в то, что они сами принимают решения. Брак — это как идти по хрупкой яичной скорлупе: двигаться приходится очень и очень осторожно.
Когда живот ее стал слишком заметен и она была вынуждена оставаться дома — ни одна дама не показывалась в обществе с наглядным свидетельством того, что она вступала в плотскую связь, — Гортензия заняла позицию: полулежа в кровати, она вязала, как тарантул. Не двигаясь с места, она в точности знала обо всем, что происходило в ее владениях: светские сплетни, местные новости, секреты своих подруг и каждый шаг несчастного Мориса. Только Санчо удавалось избегать ее всевидящего взгляда: он был таким неорганизованным и непредсказуемым, что уследить за ним было невозможно. Гортензия родила на Рождество, в доме, битком набитом женщинами семейства Гизо, а роды у нее принимал лучший врач Нового Орлеана. Тете и другим слугам рук не хватало, чтобы обслуживать гостей. Несмотря на зиму, было душно, и пришлось отрядить двух рабов приводить в движение вентиляторы в гостиной и комнате хозяйки.