— Никуда ты не пойдешь, — приказал он ей.
— Желаете, чтобы я зажгла свечу, месье? — спросила она надломленным голосом: воздух в легких пылал под избитыми ребрами.
— Нет, мне лучше так.
Это был первый раз, когда она обратилась к нему «месье», а не «хозяин», и Вальморен отметил это, хотя и ничего не сказал. Тете села на кровати, отирая кровь с губ и носа остатками разодранной в клочья блузки.
— С завтрашнего дня заберешь Мориса из моей спальни, — сказал Вальморен. — Он должен спать один. Ты его избаловала.
— Ему всего пять лет.
— В этом возрасте я уже умел читать, ездил на охоту с отцом на собственной лошади и учился фехтованию.
Какое-то время они оставались в том же положении, и наконец она решилась задать ему вопрос, который трепетал на ее губах с самого приезда в Ле-Кап.
— Когда я стану свободной, месье? — спросила она, сжимаясь в ожидании удара, но он встал, не тронув ее.
— Ты не можешь быть свободной. На что ты будешь жить? Я тебя содержу и защищаю, со мной ты и твоя дочь будете в безопасности. Я всегда с тобой хорошо обращался — так на что ты жалуешься?
— Я не жалуюсь…
— Ситуация сейчас очень тяжелая. У тебя уже вылетели из головы все те ужасы, что нам пришлось пережить, эти жестокости, которые совершались вокруг? Отвечай!
— Нет, месье.
— Свобода, говоришь? Разве ты хочешь покинуть Мориса?
— Если вы согласны, я могу продолжать ухаживать за Морисом, как и раньше, по крайней мере, до тех пор, пока вы снова не женитесь.
— Жениться? Мне? — рассмеялся он. — Я и с Эухенией хлебнул предостаточно! Это будет последнее, на что я пойду. А если ты продолжишь мне служить, зачем тебе свобода?
— Все хотят быть свободными.
— Женщины никогда ими не бывают, Тете. Им всегда нужен мужчина, который о них заботится. Когда они не замужем, то принадлежат отцу, а когда выходят замуж — мужу.
— Та бумага, которую вы мне дали… Это ведь моя свобода, так? — продолжала настаивать Тете.
— Разумеется.
— Но Захария говорит, что, чтобы она вошла в силу, ее должен подписать судья.
— А это еще кто такой?
— Мажордом интенданта.
— Он прав. Но сейчас не самый подходящий момент. Подождем, пока в Сан-Доминго снова станет спокойно. И больше не будем говорить об этом. Я устал. В общем, ты слышала: завтра я хочу спать в комнате один и чтобы все было как раньше. Ты поняла меня?
Новый губернатор острова, генерал Гальбо, прибыл с четко поставленной целью — справиться с хаосом в колонии. Он был облечен всеми военными полномочиями, по гражданская власть республиканцев воплощалась в лице Сонтонакса и двух других комиссаров. Первый доклад о ситуации в колонии выпало сделать Этьену Реле. Производство на острове было сведено к нулю, его северная часть скрывалась в облаках дыма, на юге не прекращались убийства, а город Порт-о-Пренс был полностью выжжен. Не было ни транспорта, ни эффективно работающих портов, ни безопасности — ни для кого. Мятежные негры опирались на поддержку Испании, британский флот контролировал Карибы и не упускал случая, чтобы завладеть городами на побережье. Колонисты находились в блокаде: не могли получить ни подкрепления войсками, ни боеприпасов из Франции, и держать оборону было практически невозможно. «Не беспокойтесь, подполковник, найдем какое-нибудь дипломатическое решение», — отозвался Гальбо. Он вел секретные переговоры с Тулузом Вальмореном и Клубом патриотов — тайным обществом ярых приверженцев независимости острова и последующей его передачи под протекторат Великобритании. Генерал сходился с заговорщиками в том, что парижские республиканцы ничего не понимают в происходящем на острове и совершают Одну непростительную ошибку за другой. Среди самых серьезных промахов был роспуск Колониального собрания: с ним была потеряна автономия, и теперь они неделями ждали каждого решения — пока оно дойдет из Франции. Гальбо имел на острове земли и был женат на креолке, в которую был все так же влюблен и спустя несколько лет после свадьбы. И он лучше кого бы то ни было разбирался в напряженных отношениях между различными расами и социальными группами.