Донья Кармен, получив свободу и избавившись от тирании отца, получила возможность поступить по зову сердца. Она только что вышла замуж за друга детства, с кем уже и не надеялась встретиться: он чудом не попал в западню, расставленную ее же отцом. Став женой Карлоса Вальенте, она целиком посвятила себя делу свободной Кубы и приняла участие в военных действиях вместе с мужем, нашим славным полковником.
Как видите, дорогая кузина, нам вполне хватает новобранцев. И, что бы там ни говорили враги, дело революции живет на Кубе.
Однако борьба подрывает наши силы, и даже сами победы истощают нас. Мы сражаемся одни, без всякой поддержки, тогда как войска метрополии постоянно получают помощь оружием, деньгами и людскими ресурсами. Поэтому, между нами говоря, будущее меня беспокоит!
Как бы то ни было, я буду сражаться до конца, оставаясь верным знамени, благословляя тот чудесный случай, что позволил мне встретиться с вами, отдавшей нам целиком свое сердце. Ведь вы для нас воплощение преданности и милосердия! Вы посвятили свою жизнь, отдали здоровье патриотам, а они вписали ваше имя в золотую книгу героинь свободной Кубы.
Ваше имя, почитаемое в армии, теплые воспоминания о ваших благодеяниях, сожаление о том, что вас больше нет с нами, и благословение кубинских матерей — вот все, что в состоянии дать доброй француженке те, кто ее любил и поддерживал, несчастные, лишенные всего мамбисес.
Добавьте к этому акции милосердия, прошедшие по всей стране!.. А как волнуются за вас, зная о ваших страданиях!.. Как молятся за выздоровление!
О, сколь же мучительно постоянное беспокойство! Я знаю это лучше других, потому что был ближе к вам.
Признаюсь, кузина, я чуть не погиб от постигшего вас удара! Когда я увидел вас, бледную, всю в крови, с потухшим взглядом, то почувствовал, что у меня разрывается сердце. Тогда-то я понял, что умереть можно и от горя!
А позже — какие ужасные мучения, когда мне пришлось покинуть вас, когда вы были еще в бреду! Но я должен был вернуться на боевой пост. Да, долг иногда связан с жестокостью! Но я оставил вас на попечении таких преданных и любящих людей, как граф и графиня де Солиньяк.
Впрочем, я был всего лишь сиделкой, усердной, но бесполезной, а свободная Куба нуждалась в моей жизни. С тех пор я вас больше не видел, и утешением служили только письма графа, он изредка сообщал о вашем здоровье.
Все время с теплом, хоть и с грустью, я вспоминаю вас. Этим, да еще суровым долгом и страстной любовью к родине живу.
Мысленно вижу вас то в тревожной темноте ночей на бивуаке, то в дыму сражений, то во время беспорядочных переходов, характерных для нашей тактики… Да, вы мне постоянно видитесь… постоянно! Это как чарующее наваждение, от него у меня сжимается сердце и наполняются слезами глаза!
Теперь вы знаете, чем полна моя душа. Восхищение, привязанность, любовь к вам неизменны — эти чувства не пройдут, пока я жив!
Прощайте, кузина, или — вернее — до свидания в лучшие времена. Вспоминайте хоть иногда о том, кто, быть может, вскоре приедет известить вас об освобождении столь любимого отечества.
R. S. Мое нижайшее почтение вашим дорогим родителям. Прошу также крепко пожать руку моему храброму товарищу Мариусу и нежно поцеловать нашего маленького Пабло».
Прочитав письмо, взволновавшее ее до слез, Фрикет преобразилась. За четверть часа она стала неузнаваемой. В ней трудно было признать выздоравливающую, какая из-за непреодолимой слабости лежала в большом кресле. Щеки раскраснелись, глаза заблестели, сердце учащенно забилось — она ожила. То была прежняя Фрикет — бодрая, веселая, жизнерадостная и очаровательная.
Девушка долго разглядывала трогательный маленький цветок. Потом, приложившись к нему губами, спрятала в лиф кофточки и пошла к родителям. Твердым звонким голосом, лишь иногда дрожавшим от волнения, она прочитала им письмо молодого кубинского офицера. Закончив, спросила с присущей ей решительностью:
— Что вы думаете об этом письме? Ну-ка, папа, отвечай первым.
— По-моему, оно написано великодушным человеком.