Пленников выгнали на свободное пространство перед храмовой лестницей, оцепленное плотным строем Красных воинов. К ним присоединилась группа женщин, которых привели по второму проходу. Жрецы на площадке пирамиды расступились, давая дорогу молодому мужчине с квадратным лицом и заносчивым жестоким взглядом, облаченному в белоснежные одеяния и золотую островерхую шапку. По толпе прокатился глухой шепоток: «Зарастеп! Зарастеп!»
Жители, все, как один, кроме стражей и мрачных жрецов, повалились на колени, истово колотя лбами о землю. Казалось, весь город собрался на площади, запрудив все прилежащие улицы, кроме центральной, по которой гнали бесконечную вереницу плененных и рабов. Но сейчас все, невзирая на звания и сословия, валялись в пыли, не смея оторвать от земли глаз.
Верховный жрец с минуту наслаждался покорностью толпы, затем величественно возвел руки к небу и торжественно заговорил с народом. Голос его гремел, точно гром, слова железным дождем падали с высоты пирамиды на непокрытые головы охваченных религиозным экстазом магулов. Потом он повернулся к ним спиной, упал на колени и заговорил с безобразным каменным истуканом, моля и упрашивая его о чем-то. Говорил он долго. Слов Непомнящий не понимал и откровенно скучал, страдая под безжалостными лучами солнца.
Но вот Зарастеп закончил свою речь и произнес положенные молитвы. Он поднялся на ноги, и по его сигналу пронзительно засвистели свирели, перекрывая радостные крики толпы. Жрецы подхватили мотив и затянули гимн. Воины выхватили из группы пленников мужчину и женщину и грубо толкнули их на храмовые ступени. Там их приняли жрецы и передали по цепочке выше. А в это время воины уже вели к лестнице следующую пару обреченных на смерть.
Так повторилось несколько раз. И тут Непомнящий увидел Ахайну. Сердце его наполнилось нежностью и теплотой, он рванулся к ней, но стражники преградили ему дорогу. Зато когда подошла его очередь, он не колебался ни секунды и уверенно выступил вперед.
Он шел, не сопротивляясь.
— Ахайна, — только и смог вымолвить он непослушным языком.
Девушка подняла на него безжизненные глаза, и в глубине их мелькнул огонек узнавания.
— Непомнящий… Любимый!
Она бросилась ему на шею на глазах ахнувшей толпы и растерявшихся жрецов. Те быстро пришли в себя и попытались их растащить. Непомнящий с такой силой оттолкнул самого ретивого, что тот отлетел на несколько шагов, сбивая с ног медных воинов. Взяв любимую за руку, гигант пошел вверх по ступеням храма под восторженный рев всего народа. Если люди готовы добровольно принести себя в жертву — это добрый знак. Они поднимались все выше и выше, не видя и не замечая ничего, кроме любящих глаз друг друга. На верхней площадке влюбленные остановились. Перед ними находился низкий залитый кровью алтарь и бездонный колодец рядом с ним. Верховный жрец Зарастеп, словно высеченная из белого мрамора статуя, стоял у бронзового чана, наполовину заполненного еще трепещущими человеческими сердцами.
К ним бросилось сразу несколько черных жрецов. Один из них грубо схватил Ахайну, сорвал с нее остатки одежды, заметил голубой сапфир на груди девушки и сдернул его с шеи.
Внутри Непомнящего все заклокотало. Как он посмел прикоснуться своими грязными, запятнанными кровью руками к его возлюбленной и его подарку! Дикий зверь, притаившийся в его сердце, с ревом вырвался на свободу, и гигант стремительно шагнул к жрецу.
Никто и глазом моргнуть не успел, как вопящий жрец, ломая кости, сбивая с ног жрецов и воинов, покатился вниз по ступеням. Непомнящий с ужасом смотрел на свои руки.
«Неужели это я только что убил человека?! О, Великий Отец Предков, прости мне этот страшный грех!»
Резкая боль в плече вывела его из оцепенения. Мертвая тишина царила вокруг. Тысячи возмущенных магулов и восхищенных холков, затаив дыхание, смотрели на него снизу вверх. Он увидел искаженное злобой лицо жреца и занесенный для нового удара кинжал, ослепительно полыхнувший в лучах солнечного света. В следующий миг жрец, поскуливая, пополз в сторону, волоча по каменным плитам нелепо повисшую сломанную руку.
Голубые глаза великана вспыхнули мрачным холодным огнем, и заветное, грозное имя вырвалось из могучей груди.
— Кром! — заревел Непомнящий пришедшее из глубин памяти имя.
К нему тянулись кинжалы и копья, и он, презрев смерть, грудью пошел им навстречу, не замечая испуганного взгляда съежившейся у его ног Ахайны и страха в глазах нападавших.
Он двигался с нечеловеческой быстротой. Поднырнув под нацеленные на него копья, Непомнящий схватил закованного в медь воина и резко опустил спиной на свое колено. Послышался хруст позвоночника. Он отбросил безжизненное тело, словно это был мешок с песком, и один встал против наседающей стаи черных жрецов, поигрывая бронзовым топором. Длинное топорище удобно лежало в руках, тяжесть оружия вселяла уверенность в собственных силах, напомнив ему о чем-то давно позабытом, яростно рвущемся из тьмы забвения.
— Во имя Крома! — закричал он, и от этого крика толпа на площади невольно попятилась. — Сражайтесь, холки! Умрем, как мужчины!
Он ринулся в гущу врагов, слыша за спиной нарастающий шум и истошные крики на площади. Топор в его руках запел губительную песнь, полилась кровь и полетели головы. Жрецы отступали, но гигант наседал на них, круша своим грозным оружием черепа врагов.
Опьяненный схваткой, он не сразу заметил, что рядом с ним бились двое холков, истекающих кровью от бесчисленных ран, но крепко сжимающих копья и полных отчаянной решимости. Все трое сражались храбро и остановились, только когда площадка опустела и не осталось ни одного живого врага.
Непомнящий подошел к краю лестницы. Белая фигурка Зарастепа торопливо прыгала со ступеньки на ступеньку. На площади, заваленной мертвыми телами, шла жестокая битва, где озверевшие холки накинулись на менее многочисленных, но лучше вооруженных магулов. Они рвались вперед, стремясь схватиться с врагом в рукопашную и не дать лучникам себя истребить.
Бывшие рабы готовы были рвать магулов руками и зубами, бросаясь на кинжалы и копья. Небо было черно от таргов, но бестолковые твари попадали под стрелы хозяев и без счета валились на землю.
Но не вид страшной битвы, не разбегающаяся по улицам толпа мирных горожан приковала пылающий взор Непомнящего.
У причалов на море стояло два больших корабля, и еще один встал на рейде недалеко от берега. Такелаж их был порван, черные приспущенные паруса еще слабо трепетали на ветру, и корабли, словно черные лебеди на тихом пруду, величественно покачивались на лазурных морских волнах. От берега по дороге скорым шагом шли отряды в сверкающих доспехах.
Передовой отряд, сломив беспорядочное сопротивление привратной стражи, уже ворвался за крепостную стену.
И тут он вспомнил все, словно очнулся от долгого сна. Сердце его преисполнилось гордостью, и дух окреп, снова обретя мужество и отвагу воина. Он узнал корабли, узнал людей, плотным строем марширующих по улицам городка, гоня перед собой целую армию магульских солдат.
— Спасибо, Кром! — крикнул он, потрясая окровавленным топором и безудержно хохоча. — Я Конан! Киммериец!
Он подхватил на руки удивленную Ахайну и, смеясь, закружился с ней по жертвенной площадке. И удивление девушки сменилось улыбкой, а потом и она рассмеялась вместе с ним — звонко и счастливо.
— Ахайна! Я вспомнил! Я все вспомнил! Эти корабли с черными парусами — мои! Их у меня было пять — осталось три, но не беда — на них достаточно крепких парней, чтоб разнести этот дрянной городишко.