– Ивес!
– Что?! – Сконфуженно поведя плечами, мужчина упёр локоть в столешницу. Сообщил жиже нечто нечленораздельное: – Да-да, я знаю, как меня зовут.
Взгляд вновь занырнул в тарелку. Ивес вздохнул, ковырнул нечто разварившееся ложкой, и локоть его вновь пришёл в движение. Мальчонка лет четырёх клацнул зубами.
– Что не стыдно тебе? Нет? Вот всё у тебя не как у людей!.. Как любил говорить твой дед. До сих пор пол тарелки? А ну, жуй быстрее!
Тяжёлый вздох. Бонне в самом деле сожалел. Сожалел, что попался. Гадость! Он честно зачерпывает и суёт в рот. Пресный, нейтральный вкус. Его точно вообще нет. Так и есть. Выпав при очередном подзатыльнике, ложка унеслась в неизвестном направлении.
– Но-о…
– Что? Ну и что? Другую возьми. Пять лет человеку, а он до сих пор через ограду тихо перевалиться не способен! – Во взгляде мужчины промелькнули воспоминания. – Вот я в твои годы, э-э… в смысле, ещё раз так сделаешь, – и не подумаю за тебя заступаться!
Жующие мальчишки молчали.
Женщина, слегка полноватая, но милая даже в этом неверном свете, подняла прозрачный взгляд. Глаза её были небесно-голубыми и всё понимающими.
– Та-ак, кому добавки?
– Им! – сорвался на крик мужчина.
Выпав, ложка вновь вернулась в мутную жижу, создав неестественное движение. Кулак опустился на столешницу.
– В смысле, – да… им же нужно… Нужно объедать нас, – добавил Ивес в тарелку. – Ладно, этот малой ещё, а Лефевр? Лефевр!
Уже переваливший через семь лет, то есть, по собственному мнению, научившийся всему, что требуется в жизни, мальчишка нашёл уместным отвернуться.
– Пожалуйста, – учёный наш. Пол-лета на деревьях просидел! Ищи его по дворам. Чему его научить можно, древолаза этого? Дети – дети… Дети это… Больше никаких детей!
– Ивес, тебе не нравится суп?
Уже готовый согласиться мужчина звонко захлопнул челюсть. Глазки его забегали, а по щекам разошлись бордовые разводы, яркость которых ясно говорила о полнокровии.
– Да с чего ты взяла?!
– Ты ничего не съел.
– А-а, ну да. – Взгляд Ивеса скользнул по застывшей жиже. – Пол лета! Твою да… Вот ведь древоголовый! Он хоть представляет, что было бы, если б я не успел сам всё скосить?!
– Но ты же успел.
Скрипнули зубы.
– Как будто был выбор, – пробурчал Ивес недовольно и, пересилив себя, наконец, поддел редиску.
Неверное, противоестественное движение. Противясь подобному безобразию, тарелка неожиданно подпрыгнула и, выбив ложку, опрокинулась на чистую рубашку.
– Снаряд! – возопил Ивес, переворачивая стол. К огромному облегчению обоих мальчишек тот поддался.
– О-у, – сказала Марта.
Пол вздрогнул повторно, и на сей раз это затронуло все предметы. Застучали горшки, а стены пошатнулись, будто по ним ударили тараном.
Глаза Ивеса были на выкате и смотрелись оловянными. В одной руке его была зажата ложка, а в другой тарелка, которой глава семейства прикрывал голову. Осмотрев своё «войско», мужчина внезапно встретился взглядом… с супругой.
– Марта!
Свеча, которую держала женщина, потухла от этого мощного возгласа.
– О-у.
В наступившей мгле слышно было, как воет снаружи ветер и кудахчут куры. Ничего кроме этого в ночи различить не удавалось.
– Ну ладно… всем лежать, – подождав ещё немного, объявил Ивес. И не слишком удачно, прижимая левую руку к боку, а другою держа ложку, перевалился через баррикаду-стол. – Брис! Чтоб тебя и быка твоего, – проговорил он себе под нос. На глаза попалась метла.
Удар! Скрип петель. Свет луны осветил мужчину в простых шоссах. Глаза его были выпучены, а волосы на загривке стояли дыбом, будто их кто специально зачесал, а то и закрепил. На ушах редис, а в руках берёза.
Ивес замер.
– Твою ж… через… – выдохнул он. – Марта!
Хозяин дома выронил тарелку, но мы не станем винить его за это: картина того заслуживала. Воздух заполонили щепки, солома и перо. Махая белёсыми крыльями, куры скакали по кадушкам, забор изчез совсем, открыв вид на большое тёмное озеро. Коровник, в котором ночевала Пятнашка, будто снесли тараном, разметав соломенную крышу и раскидав брёвна.
Сравнявшись по цвету лица со стеной, Ивес попятился. Кадык его дрогнул.
– М-марта… Да где ты, твою да через…
Оглянувшись, мужчина замер повторно. На сей раз его ждал удар посерьёзнее. Мальчишки снова не поделили дверной проём и теперь пихались, деря волосы: ну, это ладно. В руках его жена, спокойная и полная женщина, держала маленький, заснеженный свёрток красной ткани. Подрагивали беленькие бессильные ручки, и слышался резковатый писк.
– Ивес, это девочка.
– Что-о?!
Глава 2. Хищные коровы.
Дом – это не более чем место, чтобы переждать непогоду. Не более, но и не менее. Порой сложно с этим смириться, но всякому нужно укрытие от непогоды и хищника, а что если ты силён и сам питаешься плотью? Любой собрат твой подскажет: защита от ненужных взглядов. Дракон не боялся никого, кто мог бы обнаружить себя в этой части равнины, и тем не менее ему нужен был отдых. Требовалась пещера навроде той, что служила обителью Тэр-рэка, хозяина севера, но, увы. Пещера, а где же горы? Откуда им было взяться на безбрежной равнине, простирающейся до самого Тромо? «Нет их здесь», – был суровый ответ. Ни гор, ни пещер. Зато озёр во множестве.
Пятно воды не настолько большое, чтобы обеспечить пропитание, но достаточно глубокое, чтобы хотя б на время скрыть бремя его величия.
Переваливаясь и очень тяжело, дракон выполз на берег небольшого островка. Хруст молодых лозинок. Зверь чуть приподнял морду: он заметил лощину, что закрывала от ветра. Скрип когтей очень быстро справился с корнями. Именно здесь, меж поросших инеем, голых валунов, змей и нашёл приют.
Корова подарила огромному телу жизнь. Пожранная целиком, она теперь, с копытами, костями и хвостом, медленно растворялась в приятно растянувшемся желудке. Сезон сменялся сезоном. Вода прибывала и вновь откатывала, охлаждая бока вытянувшегося и будто застывшее между нескоро нарастающих корней крупного тела. Постороннему зрителю могло показаться, что зверь умер, но нет. Иное, нежели у человека, драконье сердце продолжало гнать во тьме загустевшую, чёрную от углекислого газа кровь, и однажды, тёплым весенним вечером, что-то изменилось.
Под аркой из переплетения корней, во тьме норы, где в воздухе-то и дело мелькали жемчужины капель, возникла жизнь. Перекатившись с одного узловатого на другой, просочившаяся сквозь земную толщу влага застыла на самом краю камня, вобрала в себя медный силуэт. Дракон в капле. Целый мир в одной-единственной капле возник и рассыпался, когда та разбилась о мутную гладь лужи. Дрогнув, веки зверя размежились, и мигательная перепонка медленно отползла, обнажая окутанное брызгами зелёных сапфиров серебро. Зрачки расширились. И сузились тут же. Зверь посмотрел и, неспешно повернул длинную голову, посмотрел назад. Глаза закатились. Медленно, мучительно неспешно кровоток начал ускорять свой ход, неся жизнь в полностью одеревеневшие членья. Каждая жила, каждое волокно его мышц будто слиплось, и теперь оно по чуть-чуть вытягивалось, посылая в мозг непонятные, спутанные сигналы. Драконы крепкие твари, и убить их даже для всемогущего времени не так-то просто.
Спустя пару минут зверь уже смог нормально дышать. Спустя час исчерченная узором костяных пластин спина выгнулась, шипами рвя наросшие лозы и освобождая крылья. С треском и глухим шелестом чудовище вновь чуть повело головой, осмотрелось, и только после, наконец, выдохнуло по-настоящему. На некоторое время воздух заволокла застоявшаяся и вонючая белёсая мгла, но прежде чем она рассеялась, дракон пришёл в движение. Зашуршали о затерявшиеся в грязи камни роговые чешуйки, захрустели корни, позволяя змею выйти в свет. Окаймлённые серебром расщелины зрачков расширились, а ноздри раздулись, с жадностью всасывая запахи мира. Неподалёку, на склоне покачивался и шуршал вереск, и лёгкий ветерок доносил дух затухающей на ночь жизни. Со стороны деревни доносился собачий лай. Близко. Дракону, скрывающему величие в тени вязов, ничего не стоило рассмотреть лицо женщины, орудующей на небольшом пирсе колотушкой.