Вспышка, ощущение утекающей из горсти воды — и они исчезают, будто никогда и не было.
— Осторожнее! — доносится вдруг через открытую на улицу дверь полный возмущения мужской голос. — Что за публика! Чуть с ног не сбили! Кирилл! Что у вас за дегенераты по саду шатаются?
— Ты сам-то кто таков будешь?
Встаю в дверях, надёжно перекрывая вход. Захлопну, если будет ломиться: пусть с этим типом местные стражи порядка разбирается. Должны же они тут существовать, в конце концов.
Пришелец тем временем неторопливо проходит по мощёной дорожке к двери.
Выглядит он как постаревшая и подурневшая версия моего нынешнего отражения в зеркале. Только улыбочка настолько слащавая, что так и хочется прописать в челюсть.
— Дядюшку родного не признал! Богатым буду, — за шуточным упрёком острыми шипами проглядывает угроза. — Не приглашал бы ты всяких сомнительных типов домой, Кирюша. А то закончишь, как твой папенька непутёвый.
Сам ты «Кирюша», клоун.
— А мне они показались вполне вежливыми, — ухмыляюсь. Даже денег вон принесли. — Вы, дядюшка, по делу к нам? Или просто посочувствовать?
— С матушкой твоей побеседовать хотел, — словно не замечает насмешки родственник. — Я ж ей ещё в день похорон сказал: небезопасно двум одиноким женщинам в пустом доме. Пара слуг всего рядом, гости сомнительные шастают…
Оборачиваюсь к поджавшей губы матери. Вышвырнуть этого типа или подождать? Она чуть заметно качает головой. И встаёт за моим плечом.
— Не волнуйтесь так, Андрей Петрович, — её голосом сейчас можно говяжьи туши замораживать, — Покровитель осенил нас своей милостью. Теперь не пропадём.
У дядюшки аж дыхание перехватывает.
— Как? Когда? Почему никто…
— Потому что мы сами двадцать минут назад об этом узнали, — всё так же холодно произносит матушка. — Хотите подробностей — проходите в дом.
Значит, с дядей, несмотря на явную взаимную неприязнь, прямо сейчас расплеваться не вариант. Учтём.
В гостиной, ликвидируя последствия недавнего вторжения, хлопочет женщина средних лет. Рядом — мужик примерно того же возраста, поднимает ведро с осколками павшей в неравном бою вазы и другим мусором.
Видно, те самые слуги, о которых говорил дядя.
На гостя они тоже взирают крайне неодобрительно.
Какое удивительное единодушие. Неужто он тоже один из кредиторов, облизывающихся на мой новый дом?
Тогда и впрямь надо принять его как полагается.
— Голубушка, — обращаюсь к служанке. — Сообразите нам чаю, будьте любезны. И сухарей гостю подайте — побалуем родича.
Женщина с готовностью кланяется, пряча ехидную усмешку, и скрывается в глубинах дома.
Поворачиваюсь теперь к дворнику:
— А вы уважаемый, заприте ворота. Чтобы посторонние, — на этом слове чуть повышаю громкость, — наш сад не топтали. А то, неровен час, опять Татьяне в них стрелять придётся.
— В смысле, «стрелять»? — Андрей Петрович идёт пятнами не хуже недавнего лысого «гостя».
— В самом что ни есть прямом, — дружелюбно улыбаюсь, подталкивая гостя в направлении столовой. — Наповал и без предупреждения. Чтоб неповадно было имущество наше на сувениры растаскивать…
Откуда знаю, куда идти? Без понятия, само в голове всплывает. Наверное, от предыдущего владельца тела осталось.
— И кого вы?.. — осипшим голосом интересуется Петрович.
— Пока никого, — сообщаю всё так же дружелюбно. — Гости принесли нам соответствующие материальные извинения, поэтому первый выстрел был предупредительным… Да вы садитесь, дядюшка, садитесь. В ногах правды нет.
Сам я уже занимаю соответствующее место — во главе стола.
Родственник недовольно зыркает — кажется, в последнее время там привык заседать он. Затем всё-таки усаживается.
— Вам этих денег, — произносит зловеще, — разве что с голоду не помереть хватит. И то — милостью Покровителя.
Будто знает, сколько там у меня.
Запускаю руку в карман, извлекая полученную от вторженцев «компенсацию». Рублей четыреста навскидку там должно быть. Вот только много это или мало?
— Матушка, — поворачиваюсь к слегка погрустневшей, но старательно держащей себя в руках родительнице. — Какую сумму мы должны выплатить нашим кредиторам?
— С набежавшими за последнее время процентами — примерно четыреста тысяч рублей, — вздыхает она.
Ну да. На четыре сотни можно разве что прощальную пирушку закатить. Перед полным разорением.
Дядюшка оттягивает воротник шёлковой сорочки, будто он его душит.
— Да простит меня Елена Львовна за то, что я сейчас скажу, — произносит елейно. — Но в данной ситуации быстро раздобыть денег можно только одним способом. Если Кириллу и правда благоволит Покровитель рода, это будет даже не слишком опасно…