Лежанвье сам не заметил, как снял трубку телефона и набрал номер.
— Алло? — после нескончаемого ожидания на другом конце провода раздался сонный голос. — Повесьте трубку, вы ошиблись номером.
— Фабрис Ленэн?
— Он самый. Говорите тише, а то все спят.
— Это Вернер Лежанвье. Извините, что звоню в такой час, но Жоэль еще не вернулась. По ее словам, она должна была провести вечер у вас?
Фабрис Ленэн что-то промямлил в ответ.
— Что он говорит? — волновалась Диана. — Настаивайте, заставьте его говорить!
Лежанвье слушал, нахмурив брови: Фабрис явно завирался.
— Благодарю вас, мой юный друг, вы неплохо врете для своих лет! — сухо заключил он, вешая трубку.
— Что вам сказал Фабрис? — снова спросила Диана.
Лежанвье пожал плечами:
— Что он привез Жоэль сюда как обычно около полуночи, но он лишь пытался обеспечить ей алиби. Юношеская взаимовыручка… По всей очевидности, Жоэль сегодня не была у Ленэнов.
— Тогда где же?
— Могу о том же спросить у вас.
Лежанвье не любил Жоэль, которая ни одной чертой не походила на него, и не более того на Франж. Однако он льстил себя мыслью, что хорошо воспитал ее, в меру с нежностью и в меру строго, как сейчас уже не воспитывают девочек. Когда ее охватила страсть к танцам, он оплатил ей уроки танцев. Когда танцы наскучили, он стал водить ее по музеям, она увлеклась живописью, и он отправил ее во Флоренцию и в Рим. Когда она вернулась из Италии — и от живописи, — он повел ее в Комеди Франсез, в залу Плейель, в Сен-Жермен-де-Пре, разрешил ей болтаться там до изнеможения. Его собственное изнеможение подразумевалось само собой. Будучи таким же допотопным отцом, как и Филибер Ленэн, он отказывал ей лишь в одном — разрешении возвращаться после полуночи. Но похоже было, что накануне своего восемнадцатилетия Жоэль решилась перейти рубеж.
— Ведь говорила я вам, что эта чумовая девчонка водит вас за нос! — с неожиданной озлобленностью возмутилась Диана, приглашая Билли Хамбурга в свидетели. — Вот вам результат вашего либерального воспитания! В кои-то веки раз мы возвращаемся в три часа утра, и вам приходится звонить всем подряд, чтобы узнать, куда делась ваша дочь!
Диана тоже не любила Жоэль, но это, по крайней мере, не нуждалось в объяснениях. Жоэль нашла Диану уродливой и вульгарной, как находила уродливыми и вульгарными всех женщин, вертевшихся возле ее отца. Пришлось отправить ее в Савойю, к дальней родне, чтобы она не устроила скандала на свадьбе. Жоэль была если не более красивой из двоих, то, во всяком случае, более молодой.
— Без четверти четыре! — едко заметила Диана. — Не мне вам советовать, дорогой мэтр, но, будь Жоэль моей дочерью, я бы позвонила в полицию…
Лежанвье колебался в нерешительности. Сердце стучало у него в горле.
— Выпейте, дорогой мэтр! — вмешался все еще не ушедший Билли. — И позвоните… Милочка права…
Милочка?.. Билли Хамбург, конечно, называл так всех женщин, с которыми общался, но момент был выбран явно неудачно. Да и позволил ли себе Вернер Лежанвье когда бы то ни было назвать «милочкой» Дото?
— Алло! — нетерпеливо сказал он. — Ал-ло?
— Полиция.
Бесцветный, властный голос.
Лежанвье повесил трубку.
Он внезапно понял, с кем ушла Жоэль, и счел бесполезным уведрмлять об этом полицию.
Пять часов утра.
Билли Хамбург, наконец, откланялся после слезного звонка Дото. Диана неохотно поднялась к себе.
Машина резко затормозила у подъезда и умчалась раньше, чем ключ нашарил скважину. Входная дверь бесшумно закрылась, мокасины проскользнули по плитам вестибюля.
Вернер Лежанвье появился на пороге кабинета.
За это время он успел переодеться в тонкий халат, подчеркивавший его внушительность.
— Жоэль!
Жоэль уже была на лестнице, на полдороге к своей комнате. Она удивленно обернулась:
— Привет, В. Л.!
— Я хочу с тобой поговорить.
— В это время? А нельзя ли подождать?
— К сожалению, нет.
— Будь по-твоему, — вздохнула Жоэль.
В который раз адвокат был шокирован ее обликом — в джинсах и полупальто она напоминала мальчишку.
— Ты откуда?
— Какое это имеет значение?
— Я тебя спрашиваю, откуда ты пришла?
— Из «Роз Роз», тебе это что-нибудь говорит?
— Рок-бар?
— Ммм, самый новейший.
— И… кто же тебя привез?