Том предпочитал не замечать, что его обычно беспокойный, желающий все узнать и все увидеть муж низко опустил голову и плетется за ним, совершенно не реагируя на грубые рывки. Так они добрались до тобло*, где уже был оседлан ящер для Тома. Ио тоже был здесь – он скакал по загону, не подпуская к себе слуг, а увидев Билла, бросился к нему и принялся тереться и лизаться. Юноша вцепился в него, вспомнив, наконец, что на этом свете есть существо, которое полностью от него зависит. Мантикор был теплым и ласковым, он тыкался мокрым носом и мурчал, пока Билл, что-то шепча ему и поглаживая, аккуратно пристегивал, подаренное мужем седло.
Том с презрением смотрел на то, как Ио ластится к изменнику и предателю: раньше он был убежден, что мантикоры обходят таких за версту. Теперь он не был уверен уже ни в чем. Он не знал, что ему делать, ведь раньше мир казался простым и понятным: он отделится от семьи, женится, заведет детей… Потом отец станет постепенно передавать ему дела, пока он не займет его место в Анклаве. Но сейчас молодой мужчина чувствовал себя потерянным и одиноким. Он так мечтал о семье, и что из этого вышло? Он женат на мальчишке, который влюблен в другого и никогда не воспринимал их отношения всерьез.
Том отвернулся от Билла, чтобы прикрепить вещи к спине еще одного летающего ящера – зная, как его юный муж не любит обозов и пышных караванов, еще до свадьбы он решил, что они возьмут лишь одно вьючное животное и направятся в дом на парящей скале – его тайное убежище, где он хотел провести первое время своего брака. Том не собирался ничего менять сейчас – в любом случае, он был не в состоянии появляться где-то и держать лицо. Ему, как и Биллу, нужна была тишина и уединение, чтобы подумать и решить, что делать дальше.
Самым первым и очевидным было желание сразу после медового месяца отправить Сурма в загородное имение и забыть о его существовании, пока ему не потребуется наследник. Это казалось удобным и разумным решением. Но Тому хотелось и отомстить: он все придумывал, как запрет мужа в четырех стенах и ограничит его во всем. На смену отчаянию пришли злоба и ненависть, разъедающие молодого мужчину изнутри, выкручивающие внутренности и заставляющие сотрясаться от бессильной ярости. Невеселые и злобные планы мести донимали Тома все время, пока они, покинув столицу, двигались к западным плодородным землям.
Эти места сильно отличались от засушливых, нуждающихся в постоянном уходе восточных и южных земель. Над ними скапливалось огромное количество парящих скал, и вода, стекающая с них, питала и насыщала благодарную почву. Тут росли вкуснейшие фрукты и диковинные орхидеи, поражающие своей воздушной красотой. Все это великолепие можно было увидеть только здесь или на столах знати.
Некоторые особенно большие скалы кочевали только над западной долиной, богатые семьи строили дома прямо на них, так как внизу было влажно и, казалось, постоянно шел дождь. На одну из таких скал и держали путь наши путешественники.
Перелет был долгим, но они останавливались лишь два раза, чтобы поесть и покормить животных, и едва ли во время привалов перебросились хоть парой слов.
Ио во время остановок баловал своего хозяина лаской и, разминая крылья, специально распахивал их так, чтобы лучи красной луны не могли обжечь белой кожи Сурма. Билл был рад проявлению такой любви, кормил мантикора с рук и с наслаждением слушал его мерное мурчание. Юноше хотелось плакать от жалости к себе, но глядя на хмурого и явно сильно расстроенного мужа, он старался сдерживаться. Единственное, что он испытывал сейчас – это мучительный стыд перед Томом, хотя его душа должна была страдать от разбитой любви и потерянных надежд. Слова Тома вчера больно задели его. Билл то и дело смотрел на свои руки, отмеченные печатью Богов, и не понимал, как мог согласиться сбежать после свадьбы, будучи уже связанным с другим мужчиной, уже пообещав принадлежать одному ему. Билл вовсе не относился к клятвам так легко, как считал его муж, но во время церемонии был настолько охвачен планами предстоящего побега, машинально делая, что просили, не отдавая себе отчета, что отдает свою жизнь Тому, клянется любить и уважать его.
Он всегда с некоторым пренебрежением и презрением относился к своему жениху из-за его постоянной заботы о приличиях и нравственности. Билл считал себя умнее и выше всех этих условностей. Сейчас, когда он пожинал плоды своего вольнодумия и безответственности, он прекрасно осознавал, что если бы не понятия Тома о чести и совести, то он бы действительно оказался в сточной канаве или в какой-нибудь далекой деревне, где таких, как он, передают из рук в руки.
Уже поздней ночью они приземлились на парящую скалу, подаренную Тому отцом на совершеннолетие. Их дорогу освещала только белая луна, и на поросшей лианами и кустарниками скале этого света было недостаточно, но молодой мужчина безошибочно нашел дорогу к расположившемуся в расщелине маленькому дому, сплошь увитому растительностью. Чуть поодаль виднелся сарай для ящеров, где Том предложил разместить и мантикора. Билл лишь покачал головой; быстро расседлав Ио, он сложил вещи в сарае, взяв лишь небольшую сумку, и, обернувшись к крылатой кошке, резко скомандовал:
- Ио, мыться! Ищи воду, - при этих словах мантикор зашипел и захлопал крыльями, всем своим видом показывая, что против этой идеи. – Нет, мы будем мыться, - улыбнулся на это выступление Сурм. – Ищи воду.
К удивлению Тома, мантикор, помявшись и недовольно ворча, развернулся, протягивая Биллу ядовитый хвост, и как только тот крепко ухватился за него, направился в ту сторону, где, как знал Том, находится источник. Ио шел аккуратно, обходя выступы и колючий кустарник, явно заботясь об удобстве хозяина. Софит, быстро привязав ящеров в стойле, разместив поклажу в доме и засветив два фонарных сгустка, направился следом за мужем.
Открывшаяся ему картина заставила его улыбнуться: мантикор старательно вылизывал себе лапы, в то время как Биллу было протянуто огромное крыло, которое тот старательно мыл прямо в источнике.
Увидев свет, Сурм поднял голову:
- Его надо помыть после такой долгой дороги, - Том лишь кивнул и, оставив один из светящихся сгустков, ушел.
Юноша возился долго гораздо дольше, чем требовалось. Он видел, что дом очень маленький, очевидно, только с одной спальней, а следовательно, и только одной кроватью. Билл знал: чтобы сделать ребенка, мужья спят вместе в одной кровати, и это может быть мерзко и даже больно, если муж не позаботиться о том, чтобы сделать ему приятно. Но вряд ли Том теперь будет возиться с ним, и от этих мыслей становилось страшно.
В конце концов, Сурм, отпустив Ио гулять, поплелся в дом, где вкусно пахло приготовленной Томом едой. Муж вручил ему тарелку и сказал, что он может располагаться в спальне, а глядя на испуганное лицо юноши, лишь покачал головой и тут же заверил, что скорее переспит со шлюхой, чем будет вымаливать милости у маленького предателя.
Направляясь в спальню, Билл сам не знал, что он испытывает от того, что Том не собирается спать с ним: смесь облегчения и какой-то непонятной обиды теснились в его груди, когда он ворочался, пытаясь уснуть.
Так началось их однообразное существование на скале. Шла уже вторая неделя, а Том даже и не думал разговаривать со своим мужем. Чаще всего днем он спал на топчане, который устроил в кухне, а вечером, приготовив голодному Биллу еду, уходил куда-то. Возвращаясь под утро, он вел себя странно, пошатывался, а один раз даже пел какую-то песню. Билл же не мог даже спуститься со скалы: Том забрал седло и все, что так или иначе можно было приспособить, чтобы летать на Ио или ящере. Сурм чувствовал себя никому ненужным и беззащитным – один раз Тома не было почти двое суток, и Билл с ужасом подумал, что тот бросил его одного умирать. Юноша не знал, какие плоды и ягоды можно есть и не умел готовить, а припасы, которые оставил Том, быстро заканчивались. Однако на рассвете третьего дня его муж вернулся с полным мешком еды и в ужасном настроении.