«Остается историческим парадоксом, — заметил через полвека после опубликования этих слов А. А. Преображенский, — что «цивилизованные» западноевропейские державы того времени уже вовсю вели истребительные войны, очищая от «дикарей» целые континенты, загоняя в резервации уцелевших туземных жителей. А варварски-азиатский российский царизм в отсталой стране к присоединенным народам старался не применять насильственных методов».
Напрашиваются здесь сопоставления и с национальной политикой некоторых азиатских соседей России. Советский историк Ш. Б. Чимитдоржиев в книге «Россия и Монголия» сообщает о настроении находившихся в подчинении Китая монголов уже в XIX в. Они полагали, что «в России буряты — одноплеменники монголов… живут в страну» не терпя никаких стеснений, пользуясь равноправием во всех отношениях». «Такая идеализация жизни населения окраин царской России, — подчеркивает исследователь, — могла свидетельствовать лишь о том, в каком неимоверно тяжелом положении находились монголы — подданные Цинской империи».
Коренные обитатели Северной Азии интересовали царское правительство прежде всего как поставщики драгоценной пушнины. Страх потерпеть ущерб от ясачных недоборов наряду со слабостью своих собственных позиций в малолюдной Сибири побуждал центральную власть относиться внимательно к жалобам местных жителей, бороться с их закабалением воеводами и гарнизонной верхушкой, наказывать уличенных в жестоком обращении с ясачными людьми, снабжать голодающих «иноземцев» продовольствием и т. д. По этой же причине в Сибири не могло возникнуть и земледельческих плантаций, на которых бы использовался подневольный труд коренного населения.
С ясачных людей (в отличие от русских) запрещалось взимать недоимки «правежом» — с помощью телесных наказаний. Решительный курс правительственная администрация сразу же взяла на прекращение кровавых усобиц и распрей между отдельными племенами и родами. Хорошо известно, например, что еще Семен Дежнев «мирил» тунгусские племена на реке Оленек, предотвратив войну между ними.
Не следует, разумеется, обольщаться относительно действенности всякого рода «охранных» мер, а также недооценивать степень феодального угнетения в Сибири в целом. И за Уралом простой человек был феодально зависимым, являлся объектом эксплуатации — в первую очередь непосредственными представителями государственной власти. Крестьян, например, могли переселить на необжитые земли «по указу», т. е. насильно. Жителей Сибири заставляли выполнять многочисленные повинности и платить подати. Помимо установленных законом поборов и «изделий», русское и коренное население края жестоко страдало от произвола местной администрации.
Порядок управления Сибирью, характер ее эксплуатации как феодальным государством в целом, так и отдельными его представителями — все это следует рассмотреть более подробно.
ЭКСПЛУАТАЦИЯ СИБИРИ ЦАРИЗМОМ В XVII В
Система управления Сибирью в XVII в. была по-своему довольно четкой и последовательно направленной на извлечение с зауральских территорий максимальных прибылей для казны.
В Москве сибирскими землями вначале ведал Посольский приказ, с 1599 г. — Приказ Казанского дворца (управляющий также и Поволжьем), а с 1637 г. было специально создано новое центральное учреждение — Сибирский приказ, на который и возлагалась вплоть до 60-х гг. XVIII в. ответственность за состояние «новой государевой вотчины». Новый приказ сразу же получил очень широкие, по сравнению с другими учреждениями такого же рода, полномочия: он не только обязан был заботиться об исправном поступлении в царскую казну податей и налогов, о назначении на места воевод и прочих «начальных людей» и т. д., но и о хранении пушнины, о проведывании новых земель, о связях с сопредельными странами.
Во главе Сибирского приказа стоял судья (назначавшийся обычно из видных представителей московской знати); ему подчинялись дьяки, ведавшие «столами» (отделами) — Томским, Ленским, Мангазейским и др., а канцелярскую работу выполняли десятки подьячих.
Вся подведомственная Сибирскому приказу территория делилась на уезды, возглавляемые назначенными из Москвы воеводами, в руках которых и сосредоточивалась местная власть. Уезды с течением времени объединялись в «разряды» (Тобольский, Томский, Енисейский, Ленский), которыми руководили разрядные воеводы. А над всеми сибирскими городами, уездами и разрядами главенствовал тобольский воевода.
Такой порядок управления был необычен для окраин Российского государства, но хорошо объясняется отдаленностью «новой государевой вотчины» и ее громадными размерами.
В распоряжении воевод находились канцелярии — съезжие, или приказные избы (в больших городах — палаты), которые словно копировали в уменьшенном виде Сибирский приказ. Главную роль в них обычно играли 1–2 дьяка, которым подчинялось несколько подьячих, ведавших столами — денежным, хлебным, ясачным и т. п.
Уезды состояли из русских «присудков» и «иноземческих» ясачных волостей. Волости обычно соответствовали давно сложившемуся родо-племенному делению сибирских народов, и управление ими осуществлялось с опорой на местную родо-племенную знать. Русское же уездное население подчинялось непосредственно «приказчикам», которые в своих «присудах» были как бы воеводами в миниатюре.
Большинство сибирских крестьян в рассматриваемое нами время как раз и находилось в ведении этих «приказчиков». Они обычно назначались из представителей местной служилой верхушки и имели очень широкий круг прав и обязанностей. Приказчик прежде всего должен был следить за исправным выполнением крестьянами повинностей и «искати государю во всем прибыли». Приказчику предписывалось «унимать» крестьян от «всякого дурна», вмешиваться в случае необходимости (если возникало опасение, что пострадает работа) в собственное хозяйство крестьян и даже в их личную жизнь.
Некоторым противовесом всей этой разветвленной административной системе (и вместе с тем составной ее частью) являлась «мирская», общинная организация сибирского населения. Общинное начало, как убедительно показали исследования последних лет, было еще очень сильно на Руси в XVII в. (особенно в районах, не знавших крепостного права), и жители сибирских городов и уездов также делились на отдельные «миры» (крестьянский, посадский, служилый), спаянные общностью судеб и интересов и по большей части самостоятельно решавшие свои внутренние дела. Они сами распределяли в своей среде налоги, повинности, различные «службы», контролировали сбор пошлин. «Миры» нередко успешно отстаивали перед воеводской администрацией свои интересы, но вместе с тем вынуждены были помогать ей в управлении сибирскими землями, постепенно превращаясь в низшее звено государственного аппарата.
Широкие права и отсутствие строгого контроля со стороны вышестоящего начальства давали воеводам, «приказчикам» и другим «приказным» возможность, несмотря на противодействие «мира», часто злоупотреблять своей властью и нарушать «для своей корысти» законы, на страже которых они были призваны стоять. Это тяжело отражалось на населении.
Больше всего, как это ни покажется странным, верхушка администрации притесняла вооруженную опору государственной власти — служилых людей, поскольку именно они по роду своих основных занятий наиболее часто сталкивались с «приказными людьми», находясь в их непосредственном ведении. «Никого не пороли так часто и так усердно, как казаков», — подметил В. Н. Шерстобоев.
Но телесными наказаниями за малейшую провинность и побоями, приводившими порой к тяжелым увечьям, «насиль-ства» воевод и «начальных людей» над рядовыми служилыми не ограничивались. Широкое распространение получили, например, вымогательства взяток. Их давали за зачисление на освободившееся в гарнизоне место, для своевременного получения жалованья, для освобождения от обременительных «служб» и просто «в почесть». Удобной статьей дохода стало заключение подчиненных по ложному обвинению в тюрьму для «вымучивания» денежных подношений или кабальных записей на якрбы данные в долг деньги. Воеводы и «головы» заставляли служилых работать в своем хозяйстве, обсчитывали их при выдаче жалованья.