К началу XVII в. путей «за Камень» было выявлено немало, но редкие из них отвечали возросшим требованиям. Объем всякого рода перевозок резко возрастал с началом колонизации края, и то, что могло удовлетворить торговцев, промысловиков и отряды ратных людей, изредка наведывавшихся в Сибирь, не годилось для организации постоянного сообщения, для регулярной переброски большого количества людей и грузов.
Этой цели прежде всего не отвечали северные «чрезкаменные» пути, самые древние, проложенные в обход Казанского ханства задолго до присоединения Сибири. Они были труднодоступны и слишком удалены от экономически развитых районов Российского государства. По печорским путям (с выходом по восточным притокам Печоры на нижнюю Обь Собью или Северной Сосьвой) можно было отправить донесения, небольшие грузы (например, пушнину), но широко пользоваться ими могли лишь люди «торговые и промышленные».
Существовал и морской путь в Сибирь — «Мангазейский морской ход». Им ходили из Белого моря в устье реки Таз, в район, называемый «Мангазея». При этом полуостров Ямал суда обычно не огибали, а пересекали по рекам и волоку. Однако поддерживать постоянное сообщение с Сибирью морем было по силам лишь привычным к такого рода плаваниям поморам, к тому же только в очень короткий для русского Севера и Сибири период летней навигации.
Камские пути (по восточным притокам Камы) были в то время наиболее пригодны для налаживания регулярных связей с Сибирью. Но и среди них не сразу удалось выбрать самый удачный. Путь, по которому шли «Ермаковы казаки» (через Тагильский волок), в значительной части проходил по мелким и бурным рекам. Однако до 90-х гг. XVI в. ничего лучшего найдено не было, и основные перевозки осуществлялись по нему. В 1583 г. для его закрепления был даже поставлен Верхтагильский городок, простоявший семь лет, пока не был найден и освоен более удобный Чердынский путь. По нему с Вишеры перетаскивали суда волоком в Лозьву, а из нее по Тавде и Тоболу можно было попасть как в Туру, так и в Иртыш. Эта дорога была объявлена главной, и в 1590 г. на ней был построен Лозьвенский городок. Но и он просуществовал недолго.
Посадский человек Артемий Бабинов отыскал и предложил властям более короткую и к тому же сухопутную дорогу: от Соликамска, минуя Лозьву, прямо на Туру. Эта дорога (названная Бабиновской) до конца XVII в. и стала главным и единственным официально разрешенным путем в Сибирь. Лозьвенский городок по приказу Москвы был срыт, а его жителей перевели в Верхотурье, построенное в 1598 г. и ставшее главными воротами в Зауралье.
В 1600 г. для лучшего обеспечения перевозок на полпути между Верхотурьем и Тюменью был выстроен еще один город — Туринск (его долгое время называли также Епанчин).
В Тюмень «с Руси» можно было добраться и по старой Казанской дороге. Она, правда, проходила через степи и потому была довольно опасной — из-за угрозы неожиданного нападения кочевников. В 1586 г. на этой дороге русскими был построен город (Уфа), и впоследствии ее стали использовать в особых случаях — для срочной переброски войск, посылки гонцов и т. д.
ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ КОЛОНИЗАЦИИ
Казаки Ермака проложили дорогу на сибирский простор наиболее энергичным и предприимчивым представителям русского народа. Трудовой люд увидел «за Камнем» возможность избавиться от гнета и нужды и поспешил этой возможностью воспользоваться.
«Словно брешь пробил Ермак в стене, сдерживавшей напор колоссальных, пробудившихся в народе сил, — хлынули в Сибирь ватаги жаждущих свободы, суровых, но бесконечно выносливых и безудержно смелых людей», — так охарактеризовал развернувшиеся за Уралом с конца XVI в. события советский писатель Игорь Забелин.
Какие же силы заставляли сотни и тысячи людей оставлять свои дома и отправляться «встречь солнца» все дальше и дальше? В чем причины упорного продвижения русских на восток? Почему оно приобрело широкий размах именно с конца XVI столетия? Наука в настоящее время не располагает исчерпывающими ответами на эти вопросы, но выясненного уже достаточно, чтобы нарисовать ясную в общих чертах картину.
Начало освоения русскими людьми Сибири пришлось на конец XVI в. не случайно. До XVI в. особо ценную пушнину Русскому государству в основном давали печорские и пермские земли, но к середине столетия они заметно «испромышлились». В то же время спрос на дорогие меха увеличился, особенно за границей. Русский соболь издавна высоко ценился во многих европейских и азиатских странах. С середины XVI в. возможности выгодной продажи пушнины резко возросли, так как были установлены прямые торговые связи с Западной Европой через Белое море, а на короткий период — и через Балтийское, а включение в состав России всего волжского пути (после падения Казанского и Астраханского ханств) дало возможность вывозить русские товары непосредственно в страны Востока.
Понятно, что в таких условиях Сибирь с ее, казалось, неисчислимыми пушными богатствами стала привлекать к себе особое внимание. «Соболиные места» интересовали прежде всего людей «торговых и промышленных». Но кровно заинтересованным в сибирской «мягкой рухляди» (так на Руси называли меха) было и крепнувшее государство. Его расходы увеличивались вместе с возрастанием его мощи, но новые источники пополнения казны отыскивались с трудом. Природно-географические условия «проведанных» Ермаком мест позволяли закрепиться в Сибири надежно — построить города с постоянным населением, завести для него пашню и т. д. И правители России, так же как и народные низы, не могли не использовать открывшиеся им после похода Ермака возможности для продвижения в Зауралье.
Состав первых переселенцев был поэтому довольно пестрым. Кроме промысловиков («промышленных людей», на языке того времени), добровольно, «своею охотою» отправлявшихся «за Камень», в Сибирь по царскому указу шли служилые люди — казаки, стрельцы, пушкари. Они длительное время составляли на «сибирской украйне», как и на многих других «украинных» (т. е. окраинных) землях России XVI–XVII веков большинство постоянного русского населения.
Но московское правительство отправляло за Урал не только ратных людей; оно, видимо, понимало, что Сибирь может иметь большое значение для будущего России. В то время по Европе ходили упорные слухи о близости к восточным пределам «Московии» границ Индии и Китая, и русские государственные деятели не могли оставаться к ним равнодушными: прямая торговля с этими странами принесла бы огромный доход казне. «За Камнем» надеялись найти месторождения драгоценных металлов (золота, серебра), которые еще не были найдены в России, но требовалось их все больше и больше, как и других полезных ископаемых. Московское правительство стремилось поэтому не только к присвоению пушных богатств Сибири, но и к прочному закреплению на ее просторах. В Москве менялись правители и даже царские династии, но освоение сибирских земель неизменно рассматривалось в российской столице как задача первостепенной государственной важности.
По «государеву указу» в сибирские города уже с конца XVI в. вместе со служилыми людьми переводились «пашенные крестьяне». Своим трудом они должны были помочь обеспечению «новой государевой вотчины» продовольствием. Отправлялись за Урал и казенные ремесленники — прежде всего кузнецы, нередко являвшиеся одновременно и рудознатцами.
Параллельно с задачей освоения Сибири царское правительство пыталось решить другую — избавиться от всякого рода беспокойного, ненадежного в политическом отношении люда, по крайней мере, удалить его из центра государства. В сибирские города стали охотно ссылать («в службу», «в посад» и «в пашню») уголовных преступников (часто вместо смертной казни), участников народных восстаний, «иноземцев» из числа военнопленных. Ссыльные составили заметную часть оказавшихся за Уралом переселенцев, особенно в наименее благоприятных для жизни (а потому и наименее заселенных) районах. В документах тех лет нередки упоминания о «немцах» (так в XVI–XVII вв. называли почти всех выходцев из западноевропейских стран), «литве» (выходцах из Речи Посполитой — прежде всего белорусах, затем украинцах, поляках, литовцах и т. д.), «черкасах» (ими обычно называли украинских казаков-запорожцев). Почти все они в Сибири обрусели, слившись с основной массой пришлого населения.