Бабурин недоверчиво и не очень дружелюбно смотрел на меня. Я уже хотела было представиться сама, дабы пресечь его скепсис, но тут неожиданно выступил Куропаткин:
– Ты послушай ее, Леша, она дело говорит. Личный телохранитель Вовы, прошу любить и жаловать.
Бабурин как-то неодобрительно посмотрел на Ильичева, потом выдавил из себя:
– Очень приятно.
– Евгения Максимовна, – мило улыбнулась я, глядя на туповатое лицо Бабурина. – Так что, составите мне компанию и проводите домой к Елене Константиновне?
– Я нет, – сразу же ответил Куропаткин. – Думаю, что вы там без меня отлично справитесь, тем более что у меня с этими бабенками всегда беседа не клеилась. – Как я поняла, он имел в виду Елену Темникову и ее дочь.
– Тогда едем! – произнес Бабурин и стал подниматься со стула.
Ильичев, которому разговор с Кристиной казался куда более приятной перспективой, чем разбирательства с конкурентами, последовал его примеру. Мы все трое вышли в прихожую, сопровождаемые хозяином дома. Когда Николай Иванович запирал за нами дверь, рукав его рубашки приподнялся, и я увидела на его загорелом запястье татуировку – выколотые буквы, образующие слово ЗОЛОТО. Значение этой зоновской наколки было мне знакомо – «Запомни, однажды люди оставят тебя одного»…
Глава вторая
Темникова проживала в центре города, в одном из совсем недавно выстроенных домов, и занимала там квартиру из трех просторных комнат. К моему удивлению, Бабурин достал из кармана ключ от домофона и, спокойно открыв дверь, прошествовал в подъезд. Однако, когда мы поднялись на восьмой этаж, он позвонил в квартиру Темниковой. Послышались осторожные шаги, Елена Константиновна долго вглядывалась в глазок, тихо шурша за дверью, пока Бабурин наконец не выдержал и громко не провозгласил:
– Да мы это, мы, не боись!
Темникова тут же открыла дверь. Похоже, в компании своих коллег-мужчин она чувствовала себя куда увереннее. Для начала она провела нас в большую квадратную кухню, где мы расселись за столом, а Елена налила воды в кофеварку. Никакой подруги-психолога к нашему приезду уже не наблюдалось.
– Как ваша дочь? – спросила я.
– Спасибо, вроде бы более-менее, – кивнула Елена. – Она сейчас в своей комнате, музыку слушает. Хотя я уговаривала ее поспать, даже дала успокоительное. И сама немного выпила.
От Темниковой исходил слабый запах алкоголя, и я подумала, что она приняла не только успокоительное. Впрочем, в такой ситуации это было простительно, да к тому же меня не касалось.
– Мы бы хотели с ней побеседовать, – продолжила я.
– Зачем? – тут же насторожилась Темникова, бросая быстрый взгляд на Бабурина, а затем на Ильичева.
– Затем, чтобы разобраться, что произошло, и понять, что делать дальше, – терпеливо пояснила я.
– Но я же вам все рассказала! – вскричала Темникова.
– Но вы же сами признали, что многого не выяснили у дочери, да и вам было не до подробностей, – напомнила я. – И потом, Кристина в любом случае расскажет все точнее.
– Ну, я не знаю… – пробормотала Темникова, растерянно поглядывая на своих компаньонов. – Стоит ли ее беспокоить, она подавлена, расстроена.
– Зови! – только и сказал Бабурин, и Темникова, вздохнув, вышла из кухни.
Вернулась она довольно быстро, а следом за ней с недовольным лицом шла девушка, по виду которой сложно было определить, представительницей какого пола она являлась. У нее были абсолютно прямые жгуче-черные волосы. Косая рваная челка через все лицо, полностью закрывающая левый глаз. Возле носа блестела бусинка пирсинга. Глаза густо обведены черно-розовыми кругами. Одета она была тоже в подобных тонах: черная футболка, черные узкие джинсы с ярко-розовым ремнем из кожзаменителя. На футболке – приколотое розовое сердечко. Фигура ее была худой и нескладной, она еще не перешагнула порог, за которым оставался подросток и появлялась женщина.
«Девочка, видимо, относит себя к представителям субкультуры эмо, – отметила я про себя. – Эмоциональные выбросы, экзальтированность, протест против действительности, одиночество и непонимание, чаще мнимое…Что ж, вполне характерно для ее возраста».
Девчонка окинула всех собравшихся враждебным взглядом, плюхнулась на стул и сразу же потянулась к вазе с фруктами. Достав из нее мандарин, она принялась меланхолично счищать с него кожуру.
– Привет, Кристина, – улыбнулась я ей.
– Здрас-сте, – безразлично процедила девушка.
– Мы приехали, чтобы тебе помочь, – взяла я инициативу в свои руки, поскольку мужчины помалкивали, а мать уже, наверное, переговорила с Кристиной не один раз.