При любых обстоятельствах приоритетное значение, которое придавалось двусторонним отношениям России и США, должно было сохраниться. Оно для России, с учетом кризисной ситуации в стране, будет проистекать не из стремления какого-либо военностратегического противостояния, а из реалий экономического потенциала и веса США в международных делах.
Безусловно, прогнозировалось и некоторое охлаждение в российско-американских отношениях. Предвыборные заверения об обратном — не в счет.
В официальной позиции Москвы и еще больше в предвыборных программах кандидатов в президенты России делался больший, чем ранее, акцент на необходимости обеспечения глобальной безопасности и широкого международного сотрудничества на основе многополярности мироустройства.
Бесперспективной представлялась тема о необходимости осознания Россией своего реального места и «трезвого» признания однополюсного мира при гегемонии США как некоего условия добрососедских и конструктивных отношений с Россией в XXI веке. Политологи понимали, что отношения с США будут в возрастающей степени отражать не только сиюминутные задачи по обеспечению «выживания», но и главную цель — возрождение России как подлинно великой державы, с которой считаются не только из-за наличия потенциала гарантированного уничтожения потенциального противника.
Вопрос о стратегии двусторонних отношений, разумеется, являлся исключительной прерогативой каждой из сторон. Будет ли это по отношению к России доктрина «ограниченного вовлечения», к которой склонялись демократы, или возврат к концепции «сдерживания», о которой говорили республиканцы, решать американским избирателям. Ясно, что о «стратегическом партнерстве», о котором с таким энтузиазмом говорилось еще несколько лет назад, речь в обозримом будущем реально не пойдет. Россия также не строила более на этот счет несбыточных иллюзий. В то же время было бы неправильно строить политику в отношении России на основе временного «отдаления» — паузы на год-полтора, о чем говорил, в частности, известный «советолог» П. Реддевей на слушаниях в комитете по международным отношениям сената США.
В США нередко сетовали на рост антиамериканских настроений в России и видели угрозу «коммунистического» или «имперского» реванша, забывая о том, что сам Вашингтон — и администрация, и оппозиция — во. многом повинны в этом. Взлеты и падения в нынешнем турбулентном мире, видимо, неизбежны, однако отдаление и пауза в двусторонних отношениях стали бы худшим из мыслимых вариантов как для России, так и для США.
В условиях острого внутриполитического противостояния с республиканцами администрация Б. Клинтона вносила коррективы в свою внешнеполитическую линию по отношению к России в сторону ужесточения подхода к ключевым проблемам, активно озвучивала контуры будущей стратегии. Об этом свидетельствовали практически ежедневные заявления госсекретаря М. Олбрайт, ее заместителя С. Тэлботта, помощника президента по вопросам национальной безопасности С. Бергера, министра обороны У. Коэна, других высокопоставленных американских официальных лиц.
Среди важнейших элементов этого уточненного курса особо выделялось все более откровенное проталкивание плана одностороннего отхода США от Договора по противоракетной обороне 1972 года. Так, М. Олбрайт заявила: «Мы разрабатываем системы обороны против тактических ракет в попытке защитить нашу территорию, наши войска, а также наших друзей и союзников. Кроме того, мы разрабатываем и испытываем национальную систему противоракетной обороны, причем решение о развертывании ограниченного варианта этой системы будет принято уже следующим летом». Речь шла о формуле торпедирования Договора по ПРО без формального выхода из него, в расчете на то, что у России нет возможности принять адекватные меры в военной области, а зависимость от США, напротив, слишком высока, чтобы пойти на политическую конфронтацию.