В коммунистическом секторе самое обширное поле занимала КПРФ. Несмотря на свое название, по мнению ряда политологов, это была националистическая, державническая, идейно аморфная, консервативная партия, вобравшая в себя кадры и традиции поздней КПСС. Эксплуатируя ностальгические чувства обездоленной части старшего поколения, она по праву являлась наследницей сверхдержавы с ее ярко выраженной антизападной ориентацией в идеологии и политике. Костяк партийных кадров составляли руководители второго и третьего эшелонов КПСС, те, кто не сумел и не захотел приспособиться к новым «правилам игры».
Стремление оставаться крупнейшей партией оппозиции, удерживать влияние на разнородный протестный электорат не позволяло партии отсекать радикальные течения. Демократической эволюции этой партии препятствовали и объективные условия: в России не было места для влиятельной социал-демократии, так как не было ни организованного рабочего класса, ни среднего класса, ни ресурсов для масштабного социального перераспределения.
Не обладая способностью к трансформации в направлении социал-демократии, как это произошло с некоторыми компартиями Восточной Европы, КПРФ могла бы продлить свое существование и в том виде, но с условием, если бы ей удалось каким-то образом установить свой контроль над главными рычагами власти. Хотя было ясно, что на парламентских выборах КПРФ, скорее всего, получит достаточно большое количество голосов, но победить на президентских выборах она была не в состоянии.
«Слева» от КПРФ выступали три радикальных образования: «Сталинский блок — за СССР», «Коммунисты, трудящиеся России — за Советский Союз» и «Движение в поддержку армии», опиравшиеся на силы протестного электората. Было ясно, что более 15 процентов голосов избирателей для всех трех радикальных образований в коммунистическом секторе электората не найдется. Но не исключалось, что необходимое количество голосов соберет одно из них, и тогда КПРФ получит в Думе критиков ее «соглашательского курса».
В ходе предвыборной кампании усилилась тенденция к распаду некогда монолитных рядов КПРФ. Кроме аграриев и «ультралевых», от нее откололись «патриоты-державники» («Духовное наследие»). Продолжали дистанцироваться сочувствовавшие партии «красные» губернаторы (их насчитывалось около 30). Наблюдаемые процессы в коммунистическом секторе как бы зеркально повторяли то, что перед парламентскими выборами 1995 года происходило у демократов. КПРФ, опору которой составляла убывающая часть общества, перестала играть прежнюю роль «системной оппозиции». Более того, именно в силу того, что власть имела мощный противовес в лице КПРФ, ей удавалось консолидировать силы в свою поддержку.
В отличие от КПРФ, за которой стояли интересы старшего поколения, ЛДПР, а точнее ее лидер мастерски использовал и эксплуатировал настроения, бессознательные эмоции, а подчас и просто тягу к политической клоунаде в обществе, потерявшем идеологические ориентиры. Прогнозировалось, что в декабре ЛДПР еще сумеет удержаться на плаву, ибо В. Жириновский — мастер зарабатывать очки на финише, но в среднесрочном плане его партия обречена на распад.
В последнее время освобождавшуюся нишу «потерянного электората» все более активно занимали движения, выступавшие за права «лиц коренной национальности, угнетаемых национальными меньшинствами». Согласно опросам с их позицией были солидарны 18 процентов россиян, в том числе 17 процентов среди лиц с высшим образованием. Иными словами, потенциальные носители национал-державной идеологии могли бы при определенных условиях занять заметное место в политической жизни страны и сформировать крупную фракцию в Думе. Однако, по прогнозам политологов, в ходе предстоявшего голосования ни одному из избирательных объединений, открыто заявлявших о приверженности национал-державной идеологии, не удастся пробиться в Думу. Скорее всего, причина в том, что те же лозунги эксплуатировали большинство партий и объединений, особенно так называемые «центристы».