Второй причиной, по которой сенаторы скептически отнеслись к блокаде Чечни, была их уверенность в том, что мятежная республика имеет влиятельное лобби в центре. Поэтому до смены хозяина Кремля говорить об эффективной борьбе с Чечней не приходится.
Итак, следствиями взрывов в Москве и Волгодонске стало резкое усиление античеченских, и в более широком смысле антикавказских, антиельцинских, настроений в народе и резкий рост популярности В. Путина.
Менее заметным следствием стало падение популярности А. Лебедя, которого практически единодушно обвиняли в хасавюртовской капитуляции, явившейся фактической причиной террористической войны на территории России. Одним из тезисов выступлений В. Путина и в Думе, и в Совете Федерации был пересмотр хасавюртовских соглашений. И это, в свою очередь, вызвало поддержку большинства парламентариев.
На этом фоне явно заказными выглядели материалы в СМИ на тему о том, что именно А. Лебедь мог быть востребован для решения конфликта. Народ ждал и требовал не очередной капитуляции. Настроения в массах были весьма радикальны. Дагестанские женщины требовали «залить Чечню напалмом», а москвичи — применить против Чечни максимально жесткие меры.
Впрочем, руководство и часть политиков не только не были готовы выполнить эти требования, но даже пойти на гораздо более разумные и умеренные действия.
Так, С. Степашин в своем интервью «Московскому комсомольцу», опубликованному 18 сентября, назвал людей, требовавших радикальной борьбы с Чечней, «выродками». Это иллюстрировало степень понимания настроения масс данным «публичным политиком». Однако не только С. Степашин, но даже решительный В. Путин не во всем был последователен. Так, оставалось неясным, отключат ли Чечне электроэнергию и подачу газа из России, заблокируют ли поступление продовольствия и лекарств, закроют ли воздушное пространство, уничтожат ли Гудермесскую ГРЭС, дающую половину электроэнергии мятежной республике (другая половина поступала из России), уничтожат ли ракетно-бомбовыми ударами основные нефтеперерабатывающие мощности.
Ну а об интернировании всех чеченцев на территории России и о конфискации их фирм и банков (пусть и с соблюдением некоей ускоренной судебной процедуры) вообще речи не было. Хотя, по мнению некоторых экспертов, это вполне нормальная мера в отношении соотечественников противника, применявшаяся не только в СССР в отношении немцев, но и в демократичнейших США в период второй мировой войны в отношении японцев.
По мнению некоторых политологов, при реализации этих простых требований Чечня уже зимой превратилась бы в зону бедствия и агрессивный потенциал чеченцев реализовался бы во взаимном истреблении.
Повторяю, все вышесказанное выдавалось иными политиками как требования населения России, соответствовавшие логике войны. А в том, что Чечня вела с Россией войну, не сомневался никто.
Ранее действия верхов воспринимались массами безразлично. Когда же массы на себе почувствовали результаты внедрения «новых» ценностей, оставшись без жилья, потеряв родных и близких, то к подобным призывам и действиям отнеслись с нескрываемым возмущением. И попытки сбить это возмущение подконтрольными Б. Березовскому СМИ вызывали только падение рейтинга этих самых СМИ.
Таким образом, достижение любых конструктивных целей, отвечавших объективным интересам народа и государства, непременно вызывает эрозию режима, что россияне и могли наблюдать после террористических актов в Москве и Волгодонске. В данной связи рост популярности В. Путина автоматически вел к снижению его рейтинга в Кремле. А его весьма умеренные и, по существу, половинчатые меры вызвали открытое и осознанное, но чаще скрытое и неосознанное раздражение у многих политиков, начиная от некоторых представителей «Яблока» и кончая саратовским губернатором Д. Аяцковым.
Помимо вышеперечисленных политических тенденций, инициированных террористическими актами, имели место и некоторые важные локальные пертурбации во властных структурах. Так, пользуясь случаем, В. Путин медленно, но верно повышал рейтинг ФСБ. Это сказалось как в открытых, так и в закрытых акциях.
К открытым акциям подобного рода стоит отнести попытки организовать тонкую кампанию в СМИ, где ФСБ практически не критиковалась и заслуги ее в предотвращении новых терактов признавались — пусть иногда и достаточно скромно. В то же время милицию как громко хвалили, так и не менее громко ругали, обвиняя, например, в неиспользовании возможности предотвратить взрыв 13 сентября, сигналы о возможности которого поступили в милицию накануне.