Но картины не имели бы столь широкого общественного резонанса, а Туров не был бы Туровым — режиссером ярко выраженного социального темперамента,— если бы он ограничился только серией пейзажных картинок, живописующих экзотический быт далекой от нас эпохи. При всей красочности и яркости языка, при всем любовании фактурностью живого и вещного мира, картины Турова еще и в высшей степени историчны. Они во всем реальном драматизме показывают, как тяжело — сквозь кровь и слезы, страдания и потери — утверждалась на забытом богом болотистом пятачке земли Советская власть. Как трясина предрассудков, нелепых поверий, застоявшихся, словно болотная вода, привычек тянула назад, к старому. Какой нелегкой, но и желанной оказалась дорога в будущее…
На полную грудь дышат в картинах и герои. В «Хронике» создан впечатляющий образ народа — всех вместе, и каждого в отдельности. Все люди узнаваемы, крепко укоренены в той далекой от нас «болотной» жизни и одновременно чуточку возвышены, словно пришли из седых-седых легенд. Да и на самих фильмах тоже лежит отблеск величественной эпичности, приподнятой сказовости интонаций. И невольно вспоминается: «То ли это было, то ли мне снилось, то ли сны переплелись с воспоминаниями и воспоминаниями воспоминаний,— уж не припомню». Так звучит авторский зачин из сценария знаменитой довженковской «Земли», но, право же, его можно было бы предпослать и работе Турова. Ибо своими корнями, глубокой любовью к людям, прозрачной, как родниковая вода, стилистикой, социальной зоркостью, умением разглядеть в судьбе человека судьбу народную,— всеми этими качествами экранная дилогия Виктора Турова внутренне созвучна прославленному шедевру Мастера — Александра Петровича Довженко. Не от традиций неореализма (да не обидится на нас Джузеппе де Сантис), а от «Земли» идет в своих картинах Туров, от белорусской земли, питавшей его вдохновение. Он создал подлинную поэму о Белоруссии, о таинственном, гордом и чарующем крае, о родном народе, может быть, впервые воспетом с такой сыновней любовью в нашем кнно.
Поэма, как учат все словари,— жанр неравнодушный, весьма далекий от бесстрастного протокола. Поэтому вряд ли следует постранично сличать романы Мележа с фильмами Виктора Турова, уныло занося в реестр обретений и потерь всякое отклонение в ту или иную сторону. Несмотря на очевидное уважение к писателю, на желание максимально воплотить на экране все образы и мотивы литературного первоисточника, режиссер — в силу своего дарования, давних пристрастий — создал не прилежную и потому холодную экранизацию, а глубоко личностный фильм, отвечающий его сквозной теме в кино.
Ведь о чем, в сущности, все картины режиссера, какой вопрос он задает себе, всем нам? «Откуда мы родом?» — вот что тревожит, неотступно волнует Турова, к какой бы картине, какому бы жанру, к какому бы времени он ни обращался. «Я родом из детства»,— так прямодушно и горько заявил он о себе, о своем поколении в первых работах. Из детства, которое пришлось на войну, которое обожгло горем, сиротством, но и причастило к общей народной судьбе.
«Откуда мы родом?» — спрашивает режиссер, вглядываясь десятилетие спустя в лица братьев Гуляевых, Нины Зубрич, лейтенанта Чагина,— своих поверенных в откровенном разговоре со зрителем. «Из нашего времени»,— словно отвечают всем своим существованием герои фильмов. Из мирного, послевоенного времени, наполненного созиданием, работой, любовью, трудной памятью о прошлом, ответственностью за завтрашний день планеты.
«Откуда мы родом?» — вновь задает вопрос Виктор Туров и снимает «Полесскую хронику», трепетно и целомудренно прикасаясь к биографии и духу поколения, которое на месте гибельных болот, трясины прошлого сеяло, взращивало побеги новой жизни. Утверждение своей родовой причастности к белорусской земле, ее истории, традициям, народной нравственности — это определило главный интерес Турова в романах И. Мележа, возможно, сказавшись на глубине прочтения других, существенных для писателя идей и образных мотивов.