Сесилия рассказала, как зашла погулять в Летний сад с собачкой своей подруги, не зная о том, что этого делать нельзя. О разочарованном менте, который вынужден был ее отпустить, даже не оштрафовав («Это была наша территория!» «Спокойно, Сесилия, ваша»). О волшебной жизни персоны под грифом «дипломатическая неприкосновенность» с автомобильными номерами красного цвета. Хотя еще несколько лет назад она работала в одном из шведских баров официанткой. Упорство и любовь к русскому языку сделали свое дело. Человек, который нам всем казался представителем иной системы, на деле был в доску свой. Она адаптировалась к России, стала понимать вещи, здесь происходящие так, как понимаем их мы. Но при этом в ней сохранилась главная ценность любого адекватного иностранца – всегда можно было послушать мнение человека о российской действительности, не обремененного патриотическими догмами и «болью за родной народ». Это был взгляд со стороны, взгляд точный и безжалостный. Безжалостный, потому что честный.
Новый год приближался, подкрадывался елочным десантом, готовя засаду. Я продолжал экспедиторствовать, мозги кипели от истерик директрисы. Новый год – апогей торгового сезона, после которого наступает январский штиль с мизерной покупательской возможностью. Поэтому работники сферы купи-продай (от торговок мясом на рынке до официальных дистрибьюторов «Мерседес») стараются выжать из предновогодних недель все возможное. За год до этого в течение трех последних декабрьских дней в качестве продавца я заработал денег больше, чем за весь последующий январь. Но это психоз чистой воды.
В последнюю ночь перед отъездом Сесилии, мы с ней сидели у меня на кухне. Даже в такой момент она продолжала думать о работе, о том, кто заступает на ее место.
– Ты можешь, наконец, забыть про fucking job? – не выдержал я. Мы мало спали за последние несколько суток. Нервное напряжение росло в геометрической прогрессии. Потребовалась четверть часа, чтобы вице-консул уступил в ней место женщине.
– В Швеции очень скучно, – сетовала она, – и очень дорого.
Утром она ушла. В квартире у нее уже все было собрано. Приезжает фура, водитель сам складирует вещи по коробкам, разбирает столы и шкафчики, грузит их в машину, приезжает в Швецию, в нужную квартиру, расставляет мебель по местам. Сесилии надо было только привести получившийся интерьер в божеский вид. Вы в России доверите незнакомому водиле ключи от двух квартир, с тем, чтобы он перевез ваши шмотки из одной в другую, при этом собрав их собственноручно?
Потом несколько недель холодильник стоял у Сесилии посреди комнаты, потому что она не сказала грузчику-шоферу, куда его нужно поставить. Одной ей было его даже с места не сдвинуть.
Тридцатое декабря. Корпоративные пьянки во всех офисах. Электрички в метро перегружены туловищами с ошалевшими взглядами. Люди носятся по магазинам, каждый отсек в универмаге – дистанция, которую нужно преодолеть по-спринтерски. Подарки – бич праздника. Всеобщая паника в преддверие водочного потопа. Каждая квартира, каждая нора с канализационной системой и электропроводкой внутри становится отдельно взятым ковчегом. А впереди маячит рожденный гребенщиковской музой ангел всенародного похмелья с мокроусыми крылами.
Аристотель назвал бы происходящее в моей конторе не иначе как катарсисом. Я помогал со сборами.
– Павлик, ты все подготовил для Гостинки? – спросила меня директриса. – Все проверил по списку.
– Все, – ответил я, понимая, что осталось потерпеть еще немного. В январе контора вымрет, как сочинские пляжи в межсезонье, и я смогу восстановить душевное равновесие.
– Отвечаешь?
Она стала с остервенением отдирать скотч от коробки, желая самолично удостовериться, что на самом деле я собрал не все. В чем-то ошибся. Что я вместо одного ебаного конфетти положил другое ебаное конфетти. Ей требовался очередной выплеск скопившегося за ночь дерьмеца, а для этого нужен повод. Я был уверен, что все проверил. Потому что мне же эти долбанные единицы товара отдавать на склад, где все должно сойтись. «Если она не найдет повода в этой коробке, то она найдет его где угодно, хоть у меня в жопе. Как же ты предсказуема, – подумал я, – ни Фрейда, ни Берна не нужно».
В соседней комнате заверещал телефон.
– Паша тебя, – крикнула секретутка.
Я переместился к телефону.
– Привет, – послышался в трубке Сесилин голос.
Она звонила из аэропорта. Я присел на край стола. Секретутка тактично удалилась. Все слова давно пусты. Гной скопившейся усталости начал вытекать из глаз. Я вытер мокрую соль кулаком с лица. Только этого не хватало – нюни-нюни.
Все через анус. Каждый раз, встречая человека, близкого мне по духу, к которому я начинаю что-то чувствовать, обстоятельства юркой отверткой отвинчивают шурупы, на которых платформа счастья крепится к станине жизни, и она отваливается с грохотом, оставляя синяки на сердце. Я размяк, как хлебный мякиш, насаженный на рыболовный крючок и закинутый в воду. Силы ушли, покинули меня. Так поезд покидает перрон – медленно, но верно, набирая скорость.
– Сесилия…
Я не помню, что говорил. Не помню, что она отвечала. Что-то нежное. Что-то искреннее. В голову ударил вопль из соседней комнаты.
– Павлик, ты долго будешь разговаривать? Ехать пора.
Помни, Венечка, те несколько часов. То есть, Пашечка. Я собрал остатки силы воли, дабы не оторвать директрисе голову. Хотелось сыграть ею в футбол.
– Прощай.
Короткие гудки. Трубка, как дуршлаг, в мелкую дырочку. Макаронины слов просовываются сквозь них в голодные до лапши уши. Я не вешал лапшу. Говорил правду. Понимал, что мне будет не хватать ее. Две копейки скандинавских озер в каждом глазу. Цвет волос натурален, как деревенский творог.
Одна из заслуг Сесилии передо мной заключается в том, что она свела меня в фитнес, который мне до этого казался привилегированным аквариумом для особо ценных пород млекопитающих. И за это я ей благодарен.
Всех евоадамов можно условно поделить на две категории: тех, кто в фитнесе, и тех, кто бухает. Сесилия относилась к обеим категориям сразу. Я не раз намекал ей, что так можно распрощаться с сердцем, потому что у шведосов есть дурная привычка ходить в тренажерные залы на следующий день после пьянки. У нее был личный тренер и абонемент в клуб, который держал ее соплеменник.
– Первое занятие для всех бесплатное, – сказала она.
Способность совмещать бухло, сигареты, легкие наркотики и изнуряющие тренировки поражала меня в шведах. Мы отправились в зал на следующий день после попойки, во время которой я не выпил ни грамма, зато форенеры заправили полные баки. Какого же было мое удивление, когда я встретил эту же компанию, правда, поредевшую, в обрамлении тренажеров. Еще вчера они скандировали «Сколь!» (слово, произносящееся при чокании бокалов, что-то типа английского «Cheers!» или русского «Ваше здоровье!»), а сегодня вытравливают из организма килокалории.
Я воспользовался разовой халявой, полежал под штангой, сходил в сауну и забыл о фитнесе на три года. Вспомнил, когда съехал с Моховой, где газовая труба в подъезде служила мне турником, а две железки, которые кладут на весы, взвешивая мешки с капустой, гантелями. Первым делом отправился в тот же самый зал, куда меня свела Сесилия. Большое синее полотенце, ключ от шкафчика, прорезиненный пол, зеркала с человеческий рост, накаченные инструкторы, воспитывающие клиентуру с бисером пота на лбу.
Фитнес – вежливый наеб с комфортом. Упражнения, которые нужно совершать для поддержания тела в форме, давно известны. Все эти тренажеры, напоминающие камасутру для терминатора, нужны для того, чтобы посетитель ни на секунду не усомнился: бабло заплачено не зря. Здешнее оборудование напоминает мне задорновскую грелку для пупка – вещь, по всей видимости, небесполезную, но прожить без нее можно.