Нужно отметить, что после революции, превратившей Внешнюю Монголию в демократическую республику, влияние буддийской религии благодаря начавшемуся просвещению темной народной массы стало падать и, вместе с тем, роль и значение монастырей и численность лам сильно пошли на убыль.
Чтобы закончить мои беглые наблюдения в Урге, упомяну еще один случай, характеризующий низкий уровень культуры монгольских князей, управлявших крупными областями — аймаками и хошунами — Монголии, составлявшими их потомственные владения. В Ургу както приехал часовщик. Он открыл лавочку и развесил привезенные стенные часы разных сортов. Торговля шла не бойко, так как кочевникумонголу и ламам часы не нужны: они определяют время по солнцу. Покупали часы китайцы и, изредка, монгольские князья. Среди часов был один экземпляр с кукушкой, которая выскакивала из окошечка над циферблатом и куковала число часов. Эта кукушка возбуждала восторг всех посетителей, но часовщик очень запрашивал за часы, и они не продавались. Наконец, один князь купил их за хорошую сумму и увез в свою юрту. Через несколько недель он привез их обратно и просил часовщика вылечить птицу, которая, очевидно, заболела, так как перестала выскакивать и куковать. Часовщик открыл футляр и из него посыпались зерна ячменя.
— Зачем ты насыпал ячмень в часы? — удивился он.
— Как же, — ответил князь — птицу ведь нужно кормить, чтобы она не издохла. Я ее кормил понемногу, сначала она еще пела, а потом стала петь все реже и реже и, наконец, замолчала: может быть, она привыкла к другому корму. Ты мне объясни, чем ее кормить.
Князь с трудом поверил, что кормить кукушку совсем не нужно.
Против Урги на левом склоне широкой долины р. Толы поднимается довольно высокая гора Богдоула или Ханула, которая привлекает взор путешественника зеленью густого леса, отсутствующего на горах правого склона, представляющих бурую степь, выгоравшую за лето. Эта гора считалась священной, обиталищем божества, поэтому на ней было запрещено рубить лес и охотиться. За выполнением этого следили караульные, жившие в юртах коегде у подножия горы.
Секретарь консульства предложил мне посетить эту гору. Меня интересовал ее геологический состав, и я, конечно, согласился, хотя меня предупредили, что взять с собой молоток, чтобы отбивать образцы горных пород, нельзя: это тоже могло бы нарушить покой божества. Мы поехали вдвоем в тележке консульства, пересекли долину, переехали р. Толу в брод благодаря осеннему мелководью и поднялись на склон горы по проселочной дороге, ведущей на вершину. В лесу остановились, привязали лошадь к дереву и углубились в чащу. День был солнечный и тихий. Лиственные деревья были уже в полном осеннем наряде: березы в желтом, осины в красном; лиственицы также начинали желтеть. Яркие осенние цвета разных оттенков были разбросаны пятнами среди темной хвои сосен и редких кедров. Дикие жители леса, не пуганные охотниками, были совершенно доверчивы. Мы заметили рябчиков, посвистывавших на ветках и смотревших на нас с любопытством. Несколько тетерок паслись на прогалине, поклевывая бруснику под большой сосной и взлетели только тогда, когда мы подошли совсем близко. Возвращаясь к лошади, мы наткнулись на пару козуль, которые посмотрели на нас своими бархатными глазами, пошевеливая большими ушами, и потом спокойно продолжали свой путь по подлеску. Было приятно видеть эту мирную лесную жизнь. Осмотрев несколько попавшихся по дороге утесов, которые состояли из гранита, по видимому, слагающего главную часть горы, мы поехали назад.
В бинокль из консульства можно было видеть, что в самой западной из долин северного склона горы внизу высится скала гранита, у подножия ее — небольшая кумирня, а на вершине — «обо» в виде двух куч камней, между которыми протянуты веревки, увешанные цветными тряпками, хадаками и бумагой с священными изображениями. В следующей к востоку долине видна дорога на перевал в хребте, за которым на южном склоне имеется старинный монастырь.
По словам путешественника Козлова, обследовавшего в 1923 г. всю гору, на гребне горы имеются озерки и болотца, окруженные кедровником, в котором водятся кабаны. На горе живут также оленьмарал, кабарга, глухари, серые куропатки, белки, зайцы, сурки и хищники: орлы, волки, лисицы и рыси, которые под защитой заповедника размножились и наносят вред также окрестным монголам. Монголы приносили ежегодно кровавые жертвы горе, согласно завещанию Чингисхана, установившему их в благодарность за то, что в чащах горы он спасся от толпы всадников, которые хотели поймать его и убить.
Эта гора может быть использована под прекрасный парк культуры для жителей большой и пыльной столицы Монголии, совершенно лишенной садов.
Отмечу еще одну достопримечательность из окрестностей Урги. Это падь (сухая долина) Хундуй в горах правого склона долины Толы. В эту падь монголы выносили своих покойников и по обычаю оставляли их там на съедение собакам, которые населяли норы по соседству. Когда я намеревался прогуляться вдоль этого склона, чтобы осмотреть выходы горных пород, консул посоветовал мне не заходить в эту падь во избежание нападения собак. По его словам, несколько лет тому назад русская подданная бурятка, заехавшая верхом в эту падь, была съедена собаками, которые стащили ее с лошади. Лошадь прибежала в консульство без седока, а посланные на поиски казаки нашли только клочки одежды.
Печальной особенностью русской колонии в Урге того времени, достигавшей до 100 человек, было отсутствие не только врача, но даже фельдшера. Царское правительство не считало нужным заботиться о лечении своих подданных.
Скучно и однообразно проходила жизнь в ургинском консульстве. Работы было немного, развлечений никаких; окружающая природа была довольно унылая (кроме Богдоулы, везде голая степь), климат, в виду значительной высоты местности (1330 м) суровый, с холодной и почти бесснежной зимой, жарким летом, бедным осадками, и сильными ветрами. В консульстве рады были каждому свежему человеку, проезжавшему через Ургу, и меня отпустили не охотно. Но сборы были закончены, и нужно было ехать дальше.
Рис. 7. Караван и повозка на пути из Урги в Калган
Для меня были наняты четыре верблюда под багаж, две верховых лошади и еще два верблюда для экипажа, который должен был служить моим жильем в течение месяца на пути до границы собственно Китая. Этот экипаж представлял коробок, поставленный на двуколку, в которую запрягались два верблюда: один в оглобли, другой в пристяжку. Коробок имел такую длину, что я едва мог вытянуться лежа. С одной стороны, была дверца, через которую можно было пролезть внутрь; с обеих сторон — небольшие окошечки со стеклами. В коробке можно было сидеть, только поджавши ноги потурецки. Откидной столик представлял необходимую мебель для работы и еды. Согревать коробок приходилось собственным теплом, но всетаки в нем было теплее, чем в палатке, и я предпочитал его, уступив палатку Цоктоеву. В этом коробке, который вез монгол, сидевший верхом на верблюде, я ехал днем, отдыхая от верховой езды, если местность была ровная и не представляла выходов горных пород, работал вечером и спал ночью. Работать, все время сидя потурецки, не очень удобно, но за то в коробок ветер не проникает, свеча не плывет, а вечером, когда Цоктоев приносил котел с супом, а потом горячий чайник, становилось на время даже так тепло, что можно было скинуть меховую куртку. За ночь, конечно, коробок остывал так, что вода в стакане замерзала; во время работы чернильницу приходилось подогревать на свечке.