Когда мы выехали из Урги в половине октября, было еще довольно тепло, морозы по ночам не превышали нескольких градусов. Но с начала ноября стало очень холодно, даже днем, и 15–20° мороза не были редкостью при сильных ветрах с севера. Тогда я очень оценил коробок, в котором согревался днем после нескольких часов верховой езды и хорошо спал ночью. С нами шло не шесть нанятых мною верблюдов, а десятка два, так как мои монголы, доставившие в Ургу чай, шли теперь порожняком обратно в Калган за новым грузом и подрядились везти меня дешево. Чтобы не утомлять верблюдов, они меняли и вьючных, и в экипаже (рис. 7 изображает весь мой караван и экипаж).
Порядок дня теперь был такой: вставали с восходом солнца, пили чай, вьючили и выезжали часов в восемьдевять утра, потому что дни были уже короткие. Ехали без дневного привала, и завтракать приходилось в седле или в коробке всухомятку. На ночлег останавливались часа в четыре, пройдя верст 25–30, по 4 версты в час, что составляет нормальный ход верблюда. Когда я ехал верхом, осматривая местность и выходы горных пород, и отставал от каравана, приходилось догонять его рысью. После остановки монголы отпускали верблюдов и лошадей пастись, а сами, пока было еще светло, разбредались по степи и собирали аргал для топлива. Цоктоев разводил огонь и кипятил мне чай. После чая, согревшись в коробке, я начинал работу на своем столике, уже при свече, и работал до ужина, состоявшего всегда из супа с какойнибудь крупой и вареной баранины. Потом чай, иногда с молоком, если по близости были юрты, и с сухарями. Если днем местность была однообразная и сбор горных пород небольшой, оставалось время почитать чтонибудь из взятых книг. Я вез с собой два тома путешествий Пржевальского, один том Потанина, описание Китая Рихтгофена, несколько романов Вальтер Скотта и Ерет Гарта карманного формата на немецком языке. Но в десять часов клонило уже ко сну. Монголы и с ними Цоктоев в их палатке грелись у огонька, пили чай, курили трубки и беседовали. Лошадей и верблюдов на ночь пригоняли к лагерю и последних укладывали в кружок. Останавливались мы там, где было больше корма для животных, поэтому обычно подальше от юрт. Воду всегда имели с собой в двух бочонках, а животных поили по дороге у колодцев утром и под вечер.
Рис. 8. Верблюд, завьюченный походными ящиками
Из Урги в Калган через Восточную Монголию ведет несколько дорог. Одна из них, самая длинная, называлась почтовым трактом, так как была обставлена станциями для перемены лошадей: ею пользовались только китайские и монгольские чиновники. Караваны с товарами шли по более прямой линии, так как естественных препятствий, в виде труднопроходимых гор, в этой части Монголии нет. Но и более прямую линию можно провести с некоторыми вариантами, отклоняясь к колодцам с хорошей водой или к местам с лучшим пастбищем для животных. Так веками выработалось несколько караванных дорог, расходившихся из Урги и сходившихся, не доходя Калгана, а в промежутке даже пересекавшихся и местами сливавшихся. Они имели названия Гунджиндзам, Аргалидзам, Дархандзам и Чойриндзам. Простор Монголии и плоский рельеф допускает отклонения и от этих дорог; мой караван пошел сначала по дороге Чойриндзам, затем отклонился от нее, так как мои монголы хотели по пути зайти в свой улус; через несколько дней мы вышли на дорогу Дархандзам, а в конце опять отклонились от нее вправо.
Подробное описание этого пути, в виду однообразия монгольской природы, было бы не интересно для читателя; научные наблюдения давно уже напечатаны в виде дневников в моем полном отчете. Здесь можно ограничиться общей характеристикой и отдельными наиболее интересными моментами.
Первые пять дней мы шли по более гористой местности, прилегающей с юга к долине р. Толы; дорога то пролегала по сухим долинам между невысокими горами, то пересекала последние по небольшим перевалам, то выходила в обширные котловины, ограниченные такими же горными грядами. В долинах и котловинах травы были хорошие. На горах обилие скал часто привлекало мое внимание; в одном месте многочисленные камни, торчащие на склонах группы холмов, обусловили название их Цзара, что значит еж. Отметим кстати, что монгольские названия урочищ — отдельных котловин, горных гряд, колодцев — большею частью обусловлены цветом камней, характерной формой рельефа или местной особенностью, например, Уланхудук (красный колодец), Боротала (ветреная равнина), Цаганула (белые горы), Хараниру (черные холмы), и потому одни и те же названия встречаются очень часто. Более высокие вершины часто носят названия Богдоула, Баинбогдо в качестве мест обитания божества.
С этих гор мы спустились на обширную плосковолнистую равнину Сахирухэ, и мои монголы сказали, что она считается началом Гоби. Мне это показалось странным; с названием Гоби в моем представлении связывалось понятие о пустыне, а между тем ни в этот день, ни в последующие наш караван настоящей пустыни не проходил; животные везде находили корм, не было недостатка и в колодцах с водой. Оказывается, что монголы вообще называют Гоби местности безлесные, с небольшими неровностями рельефа, лишенные проточной воды и с более скудной растительностью, чем в горах. Под этот термин подходят обширные пространства Монголии, тогда как настоящая пустыня или очень бедная степь, близкая к пустыне, занимают только отдельные сравнительно небольшие площади, получающие дополнительное название, напр.: Галбынгоби. Неверно также имеющееся на многих каргах название «Гоби или Шамо». Последнее название китайское и обозначает песчаную пустыню; большие пески сосредоточены в южной части Монголии, близ границ Китая; китайцы, въезжая в Монголию, чаще всего встречались с сыпучими песками, откуда и возникло это название. Монгол никогда не подразумевает под Гоби песчаные площади, которые обозначает отдельными названиями.
Через Гоби мой караван шел три недели. На всем протяжении высоких гор не было, но группы и цепи холмов и невысокие горные кряжи попадались довольно часто; а в промежутках между ними расстилались более или менее обширные равнины или котловины. На этом пути впервые попадались также невысокие столовые горы, вернее плоскогорья, круто оборванные в сторону соседних впадин; поверхность их представляла совершенную равнину. Эти столовые высоты вообще характерны для Центральной Азии, так как они сложены из самых молодых образований мелового или третичного возраста, отлагавшихся в озерах и впадинах. Высота местности постепенно становилась все меньше и меньше и достигла минимума у колодца Удэ на половине пути. Это было самое глубокое место общей впадины Гоби; оно имеет всего 930 м, т. е. на 400 м ниже Урги. Отсюда местность начала опять постепенно подниматься и на южной окраине достигла снова 1350 м даже 1600 м. Растительность малопомалу беднела, трава редела, преобладали кустики полыни и других растений, свойственных пустынным местам, но и в самой низменной и пустынной части нашего пути верблюды и даже лошади находили корм. Не было недостатка и в воде, хотя иногда она была плоховата — мутная или солоноватая. Коегде встречались соленые озера.
Население вдоль караванных дорог было скудное. Так как по этим дорогам проходили многочисленные караваны, которые выедали корм, то монголы предпочитали ставить свои юрты в стороне от этих путей. На всем пути мы видели одну довольно большую кумирню Чойринсумэ, расположенную вблизи группы живописных гранитных гор Богдоула и Сексырула. На этих горах можно было наблюдать характерные признаки пустынного выветриванья — целые площадки, лишенные растений, вокруг глыб гранита, а в последних выеденные ветрами карманы, ниши и ячеи (рис. 9).
В Удэ в середине Гоби я посетил отшельника — русского наблюдателя метеорологической станции, которую содержали, кажется, кяхтинские купцы. Он жил в юрте, как монгол, наблюдал и записывал температуру, давление воздуха, направление ветра и т. д. и, конечно, очень скучал, Я провел с ним целый вечер.