И она ушла, а Пирошников, так печально начавший новую жизнь, вернулся в комнату к Толику. Впрочем, несмотря на утреннее поражение, на душе у него после разговора с Наденькой сделалось светло, а недавние мысли относительно новой жизни показались вдруг не более чем глупым ребячеством.
Глава 12. ТОЛИК
Толик с покрытыми одеяльцем ногами сидел на диване. На одеяльце рассыпаны были открытки и фотографии, снятые, по всей видимости, со стены. Толик не взглянул на Пирошникова, углубленный в свою игру, а Владимир, обойдя стол, уселся чуть сзади и принялся наблюдать. Мальчик слегка насупился, но продолжал свое дело.
Держа в руке бумажного голубя, изображавшего самолет, мальчик с еле слышным завыванием производил им несколько плавных движений в воздухе, а затем тыкал его в какую-либо из открыток, разложенных перед ним. Тут же он тихонько изображал взрыв, после чего быстро рвал открытку на части и разбрасывал кусочки, а самолет поднимался вверх, отыскивая новую добычу. Пирошникову игра показалась жестокой, но вмешаться он решился лишь после того, как Толик уничтожил открытку с репродукцией картины Ван Гога, которая изображала рыбацкие лодки на берегу моря.
— Тебе разве картинок не жалко? Тетя Надя будет ругаться,— сказал Пирошников недовольно.
— Это война,— сурово сказал Толик, закончив измельчение рыбачьих лодок.
И он с более уже резким звуком ткнул свой бомбардировщик в фотографию весьма миловидной девочки с бантиком и, произнеся «Кх-х!», смял эту фотографию, а затем и разорвал.
Владимир вскочил с места и отобрал у Толика картинки, на что ребенок нагнул бычком голову, метнув в Пирошникова яростный взгляд.
— Когда я вырасту, я буду солдатом,— неожиданно и твердо произнес он.— И всех убью!
— Посмотрим еще! — разозлившись, ответил Пирошников, которому мальчик не слишком понравился, что, впрочем, совершенно понятно. Владимир мало имел общения с детьми, хотя полагал в душе, что относится к ним с любовью, причем последняя подразумевала в детях необыкновенно смешные и милые существа, от которых сплошной восторг и удовольствие.
— Убью! Убью! — повторил мальчик, совсем уж набычившись и без тени шутки.
— Ладно,— примирительно сказал Пирошников и вдруг ощутил проснувшееся в душе благородство и нечто вроде отцовского чувства.— Вот посмотри...— И он извлек из пачки открыток другую репродукцию Ван Гога, а именно известный автопортрет с отрезанным ухом.— Этот... Этот дядя был художником. Он рисовал картины, а ты их рвешь. Посмотри, каким он был. Ему очень плохо жилось, он был совсем один и отрезал себе ухо.
Толик недоверчиво посмотрел на репродукцию и пощупал свое ухо.
— А где оно? — спросил он.
— Он его отрезал,— скорбно произнес Пирошников.— Его нет.
— И выбросил?
— Откуда я знаю? Дело совсем не в этом.
— Он плакал? — спросил Толик.
— Не думаю,— ответил молодой человек.— Но ему было больно. Главным образом, морально. Ты понимаешь, что такое морально?
— Понимаю,— неожиданно кивнул Толик.
— Вот... У него был брат, с которым они дружили. У тебя есть брат?
Толик отрицательно покачал головой, и Пирошников заметил, что сосредоточенное и неприязненное выражение исчезло с лица мальчика, который, судя по всему, заинтересовался разговором.
— У меня тоже нет брата,— сказал Пирошников.— С братом было бы лучше, правда?
— Нет,— ответил Толик.— Он бы дрался.
Так они и разговаривали, молодые люди, о голландском живописце, а заодно о некоторых других вещах, в частности о родственниках, которыми оба собеседника довольны не были. Пирошников заметил, что Толик назвал Наденьку просто по имени, когда речь зашла о ней. О матери Толика Владимир не спрашивал, потому что опасался навеять на мальчика дурное настроение.
— Давай, ты будешь моим братом, а я твоим,— предложил Пирошников.
Произнеся эти слова, он почувствовал душевную легкость, какой давно уже не испытывал, ибо не помнил, когда он предлагал кому-нибудь дружбу. Но мальчик неожиданно замкнулся и лишь замотал головой.
— Я жду папу и маму,— наконец объяснил он.— Они приедут с Северного полюса, а потом народят мне братьев. Много-много...
— Постой,— не понял Пирошников.— Мама же у тебя здесь. Тебя тетя Надя откуда вчера привела?
— От бабушки.
— А мама твоя где?
— На Северном полюсе,— печально проговорил мальчик и даже рукой махнул куда-то в сторону.
Пирошников ничего не понял из объяснений Толика. Выходило, что Наденька вчера вечером придумала всю эту историю с женщиной, ее новым мужем и прочим — но для чего? Владимир как-то сразу поверил именно мальчику, потому что не видел причины, зачем Толику врать. Но Наденьке, Наденьке-то зачем?.. Он осторожно принялся расспрашивать Толика о его жизни, и тут выяснились некоторые подробности. Во-первых, мальчик считал себя племянником Наденьки и внуком какой-то бабушки Лены, у которой он до вчерашнего дня проживал. Во-вторых, родителей своих Толик не помнил, знал лишь, что они обитают постоянно на Северном полюсе, о каком имел представление очень смутное.