— Осторожно! — вскрикнула Лариса Павловна, но было поздно. Форточка с треском оторвалась, оставшись у Пирошникова в руке, а сам он нелепо дернулся и, опрокинувшись, поехал на спине вниз, снося на своем пути кресла и стулья, об один из которых, конечно, разбил стекло форточки, осыпав паркет грудой осколков, которые, как льдинки на реке, поплыли к двери, набирая вместе с ним скорость.
С грохотом, ругательствами и под крик Ларисы Павловны Владимир выехал в коридор, сопровождаемый звенящими осколками и прыгающим стулом. Он ударился с размаху о противоположную стену и уткнулся лицом в рукав своего пальто, закусив его в остервенении.
Так оно все и было, никакого преувеличения здесь нет! Не успел, так сказать, рассеяться дым сражения, как Пирошников, подняв голову, узрел стоящих над ним Наденьку и дядюшку, уставившегося на него с последней степенью беспокойства; на заднем плане маячила старушка Анна Кондратьевна, молитвенно шевелящая губами. В дополнение ко всему в распахнутую из коридора на лестницу дверь через секунду влетела запыхавшаяся и растрепанная Наташа и тоже устремилась к поверженному Пирошникову.
— Вот он, красавец,— сказал дядюшка в полной тишине, а Наташа — верная, бедная, ни в чем не виновная Наташа — опустилась перед Пирошниковым на колени, расстегивая ему ворот пальто.
Пирошников глубоко вздохнул и поднялся — осунувшийся, бледный и несчастный. Он побрел в кухню, и все осторожно последовали за ним.
Глава 15. СКАНДАЛ В БЛАГОРОДНОМ СЕМЕЙСТВЕ
Интересно все-таки знать, к чему более склонно человеческое существо — к общественному или, так сказать, индивидуальному обитанию? Вроде бы давно доказано и показано, хотя бы и на примере потерпевших кораблекрушение моряков, попавших на необитаемые острова (Робинзон Крузо не в счет), что человек не может один, одиночество неизбежно превращает его в зверя. Но позвольте! Разве лучше действует обитание в коммунальной квартире? И таких примеров несравненно больше. Наблюдать, как живущий рядом индивид изо дня в день делает все не так (не так, как нам бы хотелось), например, заводит кошку, не гасит, извините, света в туалете, приводит не тех гостей, улыбается исключительно нагло и несимпатично — нет, это выше сил, это хуже необитаемого острова, это мука!
Неудивительны посему и те смерчи, которые проносятся от времени до времени в коммунальных коридорах, с хлопаньем дверьми, качающимися от сотрясения воздуха лампочками, с выражениями такими, что не дай бог слышать их вам, читатель,— и грустно, грустно все это, и слезы капают из глаз, когда видишь подобные недоразумения. Сколько трагедий разыгралось вокруг выеденного яйца, которое, оказывается, было разбито не с того конца. Впрочем, об этом уже писал один английский писатель.
В данном случае в роли, так сказать, яйца преткновения выступал Пирошников. Это стало ясно уже по первым репликам Ларисы Павловны. Она вдруг ворвалась в кухню, как пантера,— во всяком случае, мышцы на ней играли, перекатываясь округлыми волнами под тугим джемпером. Окатив молодого человека взглядом высокой температуры, причем досталось и бедной Наташе, Лариса Павловна воскликнула:
— Вы учтите, что я этого не допущу! У нас квартира, а не публичный дом!
И, подошедши к своему холодильнику, она рванула ручку так, что с кухонной полочки свалилась крышка от кастрюли и с жалобным дребезжаньем подкатилась к ногам Пирошникова. Молодой человек с достоинством поднял ее и протянул соседке, а та, выхватив крышечку, захлопнула холодильник, так и не достав из него ни единого предмета, после чего прибор вздрогнул и загудел.
Тут вперед выступила Наденька в своем всегдашнем халатике, причем глаза ее, сузившиеся и злые, устремлены были на Ларису Павловну. Дядюшка при этом весь подобрался, готовясь вступить в бой на стороне племянницы.
Скучно, скучно!... Дальше произошла обычная перестрелка, в которую оказались втянутыми все находившиеся на кухне.
— Вы не имеете права,— произнесла Наденька страшным шепотом.