— Вы мне не верите? — огорчился Мурзалев.
— Да верю я вам! Верю! — воскликнул я.— И вам верю, и камушкам вашим.
— Нет, не верите,— покачал головой Роберт Сергеевич.
Мне стоило большого труда снять подозрения и объяснить ему, что от него нужно. Услышав о Прометее, Роберт Сергеевич оживился. Глаза его мстительно блеснули.
— Бурдзех фуре! — энергично высказался он.
— Как вы сказали? — не понял я.
— Я приучил себя ругаться по-мрихски,— сказал Мурзалев.— Вы не представляете, в какой обстановке я работаю! Наши сотрудники всю жизнь комментируют старинные рукописи. Собственно, рукописей уже не осталось. Они комментируют комментарии...
Мешая мрихские слова с русскими, Роберт Сергеевич рассказал мне о своих злоключениях. Многое я уже слышал от директора. Мурзалев добавил в научную полемику немного служебного быта. Фанеру, например, которой он отгораживался от коллектива. В буквальном смысле слова. Особенно тронула меня персональная чашечка для кофе. Этой чашечкой больше никто не пользовался. Мурзалев ежедневно ее мыл после того, как пил кофе. Удивительно, что ему еще давали общественный кофе.
Словом, волчьи законы. Бедные мрихцы не стали бы портить камней, если бы предвидели такой оборот дела.
— Послушайте,— сказал я.— Вы что, хотите, чтобы все вам поверили?
— А как же? — удивился Роберт Сергеевич.
— Зачем?
— Это же истина! Научная истина! — заволновался Мурзалев.
— И бог с нею,— сказал я.
— Вы думаете? — сказал Мурзалев с сомнением.— Нет! Как это — бог с нею? Я десять лет работал!
— Так что вам нужно — истина или ее признание?
— Покой,— вздохнул Роберт Сергеевич.
Жалко мне было глядеть на Мурзалева во время передачи. Даров посадил его на бутафорский камень с письменами. Роберт Сергеевич сидел на камне со словарем в руках. Он был похож на евангелиста Луку. Говорил он преимущественно по-мрихски. Впрочем, тут же переводил и комментировал.
Взгляд его выражал надежду на то, что ему поверят. Поэтому, только поэтому Роберту Сергеевичу не поверят никогда. Трудолюбивые мрихцы зря долбили камень.
После передачи я увидел такой сон.
Прометеи принес людям огонь. Люди в это время ели сырого мамонта. Прометей дернул за рукав жующего человека и спросил,
— Огонь не нужен?
— Какой еще огонь? — сказал человек.
— Очень хороший, качественный огонь,— зачастил Прометей.— Может жарить, варить и греть. Отдаю совершенно бесплатно.
— Надо поглядеть,— сказал человек, теребя бороду.
— Чего глядеть? — заволновался Прометей.— Самый настоящий огонь. От бога принес. В дар людям, можно сказать.
— А себе чего хочешь? — спросил человек.
— Ровно ничего! — заявил Прометей, стуча себя в грудь.
— Жулик ты! — сказал человек.— Сразу видно, что жулик. Проваливай со своим огнем. Не на такого напал!
Долго еще Прометей бродил по стойбищу, предлагая огонь. Никто так и не взял огня. Вдобавок обругали его с ног до головы.
8. СТАРЫЙ ПЕРПЕТУУМ
Человек не сразу стал венцом природы. Сначала он был обыкновенным духовно неразвитым животным. Об этом свидетельствуют раскопки древних черепов. Кроме того, некоторые хорошо сохранившиеся индивидуумы у нас перед глазами. По их поведению можно с уверенностью судить о темном прошлом человечества.
Господи, какие порой встречаются кретины! Сердце плачет.
Самое удивительное, что они тоже полагают, будто мыслят. Они убеждены, что имеют отношение к таким вещам, как культура или наука. Когда по радио произносится устойчивое словосочетание «прогрессивное человечество», эти типы без зазрения совести думают, что разговор идет о них. В обезьяньем питомнике они почему-то снисходительно смотрят на обезьян, хотя у средней обезьяны чувств и мыслей хватило бы на десятерых подобных типов.
Мозги у них твердые и гладкие, как бильярдный шар. Но мозгов, к сожалению, снаружи не видно. Поэтому определить кретина можно лишь по косвенным признакам. По глазам или по походке. Глаза у них немигающие, сверлящие, причем сразу видно, что ваша душа у них как на ладони. Так они полагают. Ходят они очень прочно и старательно, с видимой гордостью. Им приятно ходить на двух конечностях.
Да, самое главное! Они все знают. Нет такого вопроса, по которому у них не было бы собственного мнения. Говорить с таким человеком — все равно что высекать на мраморной плите таблицу умножения. Трудно и бесполезно.
Все это я говорю к тому, что после передачи про злосчастные камни на студию пришли письма. Они делились на две категории. В одних авторы излагали свой взгляд на историю, а в других на Мурзалева. И там и там господствовали дилетантизм и явное недоброжелательство. Все авторы были уверены, что они знают археологию, как собственную жену.