Я позвонил Морошкиной и сказал, что не буду делать эту передачу. И вообще, не буду больше писать о Прометеях. Не могу и не хочу. Людмила Сергеевна, как всегда, перепугалась, еще не поняв толком моих доводов. На следующий день было назначено совещание у главного. Нужно было спасать Прометеев. Ночь я провел очень плохо. Перед глазами маячили какие-то волосатые микробы величиной с собаку. Не давали покоя мысли о полной бессмысленности моей деятельности для человечества. Я вдруг полюбил человечество и чувствовал себя обязанным сделать для него что-нибудь доброе.
Самым добрым было отказаться от профанации науки.
С такой мыслью я и отправился на студию. В кабинете главного меня ждали. Севро, Морошкина и Тиша встретили меня согласованным ледяным молчанием. Чувствовалось явное презрение к дезертиру от журналистики.
— Петр Николаевич, я надеюсь, что вы пошутили? — спросил Севро.
— Нет,— сказал я тихо, но твердо.
— У нас с вами подписанный договор. Это официальный документ,— продолжал пугать меня Севро.
— Я заплачу неустойку,— сказал я.
— Вы сделаете сценарий,— гипнотически проговорил главный.
— Петр Николаевич переутомился,— нежно сказала Морошкина.
Тиша открыл глаза и сказал, что он тоже переутомился с этими Прометеями.
— Отпустите меня,— попросил я жалобно.— Когда я мог, я делал. А теперь не могу. Морально и физически.
Внезапно на столе главного зазвонил телефон. Севро поднял трубку и слушал десять секунд. Выражение лица его при этом менялось с безразличного на гневное.
— Прямых — это кто? — спросил он, зажав мембрану ладонью.
— Это заместитель Рязанцевой,— сказал я.
— Немедленно приезжайте,— сказал Севро в трубку. Потом он ее положил и уставился на меня со злостью.
— Этого только не хватало,— сказал Валентин Эдуардович.
Он ничего объяснять не стал, а спросить мы не решались. Севро задумался, совершенно окаменев. Так мы просидели минут двадцать, пока не пришел Прямых. Он ворвался в кабинет и горестно воскликнул:
— Что же теперь делать, товарищи?
— Объясните сначала товарищам,— сказал Валентин Эдуардович,— Они еще ничего не знают.
И Прямых объяснил. Произошло ужасное несчастье. Антонина Васильевна испытывала новый вид вакцины. Естественно, в лучших традициях микробиологии, она испытывала его на себе. У вакцины оказался какой-то побочный эффект. В результате Рязанцева попала в больницу. Ее положение было тяжелым. В рассказе Павла Ильича сквозило почтительное осуждение поступка Рязанцевой.
— Что вы предлагаете? — спросил Севро у Морошкиной, когда заместитель кончил.
— Снять передачу,— сказала Люся.
— Проще сиять вас, чем передачу,— сказал Севро.
— Вот что я подумал, товарищи,— вкрадчиво вступил Прямых.— Поступок Антонины Васильевны, без сомнения, является примером беззаветного служения науке. Может быть, вы построите передачу на этом факте? ,
И Прямых начал у меня на глазах продавать поступок своей руководительницы. Большое воспитательное значение... Пример для молодежи... Подвиг ученого...
Самое главное, что он все говорил правильно. Это меня и завело. Важно не что говорят, а кто говорит. И зачем.
— Я, как ученик Антонины Васильевны, могу сам рассказать о ней,— скромно предложил Прямых.
— Расскажите! — крикнул я, уже не помня, где нахожусь.— Вам за это хорошо заплатят! Покажите кадры, как она ездила в Африку. Вы-то небось не ездили?
— У меня другая работа,— надменно сказал Прямых.
— И у меня другая работа!! — заорал я и выбежал из кабинета. За мной погнались Морошкина с Тишей. На лестнице они меня поймали и принялись уговаривать, чтобы я не горячился.
Первый раз со мной такое приключилось.
Видимо, у меня завелись микробы совести.
Короче говоря, я ушел. Совсем. Морошкина не поленилась одеться и выйти со мною на улицу. Она тоже была возбуждена и жаловалась на судьбу. На углу мы расстались. У Людмилы Сергеевны в глазах появились слезы. Привыкла она ко мне. Люся с обреченным видом пожала мою руку и сказала на прощанье, чтобы я не думал о ней плохо.
А я и не думал о ней плохо. Я плохо думал о себе. Правда, теперь появились предпосылки, чтобы думать о себе лучше.
10. ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
В положенный срок состоялась передача о микробах. Я к тому времени уже настолько пришел в себя, что смог ее посмотреть. На экране я увидел Павла Ильича Прямых в безукоризненном костюме. Он заливался соловьем о подвиге Рязанцевой. При этом он не забывал подчеркнуть, что является ее учеником. Вероятно, телезрители так и подумали, что Павел Ильич после передачи пойдет испытывать на себе вакцину. Черта с два! Ничего такого он не сделает.