Однажды Нефертити сообщила:
— Карл Карлович сетовал на интеллектуальный вакуум.
Она так и сказала: «сетовал». Я скрипнул зубами от злости.
— Где? — спросил я.
— Что — где? — высокомерно спросила слониха.
— Где находится этот вакуум, на который он сетовал? — ядовито перевел Андрюша.
— В окружающей нас действительности.
— Дура! — выкрикнул Мыльников и выбежал из помещения.
— Что значит «дура»? — поинтересовалась она.
— Дура — это значит неумная женщина,— произнес Андрюша.
— Да, женщины, как правило, чрезвычайно неумны,— вздохнула Нефертити.
Андрюша выбежал за дверь без слов. Я представил, как они с Мыльниковым курят сейчас на лестничной площадке и кроют Нефертити в хвост и в гриву. Им хорошо!..
— Ну и что же вы с Карлом решили насчет вакуума? — спросил я, стараясь сохранять спокойствие.
— С Карлом Карловичем,— поправила слониха.— Увы, это безнадежно! Таков удел всех гениальных умов — находиться в атмосфере интеллектуального вакуума.
— В атмосфере вакуума! — передразнил я ее.— Ты хоть выражайся по-русски!
— Я вижу, что тебе трудно понять,— сказала она.
Вот такое было у нас общение. У женщин дело шло как по маслу. Нефертити не была с ними высокомерна. Она быстро научилась надевать маску «души общества», и они втроем (без Варвары) неутомимо чесали языки. Как-то раз я застал следующую картину.
Людмила и Галочка, развалившись в креслах, пили чай, а Нефертити стучала отростком хобота по клавишам Галочкиной машинки. Машинка стояла на столике, придвинутом к морде Нефертити.
Я подошел и заглянул в листок. Там были стихи:
Я подождал, пока она допечатает «пленительную связь», и вытащил листок из машинки.
— Что это? — спросил я, помахивая листком.
Нефертити выхватила листок у меня из рук и положила себе на спину — так, чтобы я не мог до него дотянуться.
— Тиша, не мешай нам,— сказала она игриво.
— Это стихи, Тихон Леонидович,— невинно произнесла Галочка.— Нам с Тити нравится.
Она сказала «Тити» на французский манер с ударением на последнем слоге.
В это время зазвонил телефон. Нефертити подняла трубку хоботом и поднесла к уху.
— Я слушаю,— сказала она.
Я не сразу сообразил, что слониха работает в автономном режиме. На наших уроках она тоже работала автономно, но двигательные органы мы отключали.
— Здравствуй, Софочка! — воскликнула Нефертити.— Нет, сейчас выйти не могу. У нас урок с Нефертити. Она передает тебе привет... Спасибо... Да, бери сорок шестой, если финские, а если итальянские, то сорок восьмой. И колготки тоже. Я потом отдам с получки... Ну, целую!
Нефертити повесила трубку. Галочка и Людмила смотрели на меня, ожидая реакции.
— Это кто? — спросил я, кивнув на телефон.
— Софочка, моя школьная подруга,— сказала Людмила.— Тити разговаривала за меня.
— Видишь ли, Тиша, мы нашли общий язык. Правда, девочки? — сказала Нефертити.— Тебе что-нибудь не нравится?
— Я в восторге,— сказал я и дернул ее за хвост. Нефертити вырубилась.
— Как вы можете, Тихон Леонидович! — со слезами на глазах закричала Галочка.— Она ведь живая! Это произвол над личностью!
— Произвол над личностью — это воспитание интеллекта в мещанском духе,— сказал я.— Неужели мы старались для того, чтобы совершеннейший мозг был забит колготками, пошлыми стишками и прочей ерундой?
— Она сама уже может выбирать, что ей нужно,— сказала Людмила.— А вы, Тиша, ведете себя как деспот. Тити не принадлежит вам. Это не ваш семейный буфет, извините.
Я снова включил Нефертити.
— Ладно, Тихон,— сказала она.— Я это тебе припомню.
Мне показалось, что цели, которые мы ставили перед курсом обучения, уже достигнуты. Может быть, они даже превышены. Я пошел к Карлу и изложил ему свое мнение. Пора кончать общение с Нефертити и запускать ее к настоящему слону. Иначе в скором времени она пошлет нас подальше. Образование вредно сказывалось на ее характере.
— Да-да,— сказал Карл.— Она стала заноситься. Вчера она сделала мне замечание. Она сказала, что такие галстуки, как у меня, уже не носят.
Решено было через два дня начать контакт с Хеопсом. Я успел показать Нефертити кинофильм о жизни слонов в Африке. Кинофильм тронул меня до слез. Там показывали старую слониху с детенышем. Слониха умирала, и слоненок оставался один. Он беспомощно тыкался в лежавшую на земле умирающую слониху.