«Папазян читал статью о международном положении. Комментировал довольно поверхностно и не совсем политически грамотно,— передавала она.— Может быть, он забыл, что имеет дело с мыслящим существом?» — обижалась слониха.
Существом... Это было нечто новое.
Как-то быстро и неожиданно наступила весна. Потеплело в воздухе, просохла земля, из веток полезли листочки. Слоны стали выходить на открытую площадку и общаться с посетителями зоопарка. Хеопс, спокойный и величавый как всегда, подходил к полосе железных шипов, поднимал хобот, трубил, принимал булки и сладости. Нефертити заметно нервничала. Было видно, что общение с посетителями угнетает ее.
«Не понимаю,— раздраженно сигнализировала она,— почему я должна корчить рожи и унижаться, как в цирке, перед людьми, стоящими ниже меня по интеллекту? Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наговорить им всего, что я о них думаю. Только чистота эксперимента заставляет меня молчать. Хеопс странный! Взрослый слон — и никакого достоинства. Неужели ему не противно это фиглярство?»
При встрече я рассказал Папазяну о возмущении слонихи.
— Не понимает, ай-ай! — сокрушенно воскликнул Папазян.— Он от доброты и мудрости так себя ведет. Чтобы детям было приятно. А вашей Нефертити этого то и не хватает. Правда, за зиму она стала лучше,— заметил Аветик Вартанович.
Но Нефертити, словно желая опровергнуть это мнение, вдруг резко стала сдавать. В сообщениях все чаще проскальзывали истерические нотки. Ее раздражало все: Хеопс, посетители, служители, наши запросы, пища. Ей хотелось читать литературные журналы и смотреть кино.
Вдобавок Хеопс тоже стал меняться. Может быть, весна подействовала на старого слона, но в Хеопсе зазвучали дремавшие лирические струны. Стоило посмотреть, как он, выбрав из подарков зрителей лучшую булку, подносил ее Нефертити. Толпа была в восторге. Однажды Хеопсу кинули букет цветов, и слон галантно протянул его слонихе. Мне показалось, что он расшаркивался при этом задней ногой. Слава богу, у Нефертити хватило ума не проглотить этот букет, а нанизать его себе на бивень.
«Он говорит о слонятах, буквально бредит слонятами...— стала все чаще докладывать Нефертити.— Я не понимаю — зачем? И все время гладит меня хоботом. Спасу нет!»
Хеопс не только гладил Нефертити, но и сплетал хоботы вместе в тугой узел и долго стоял так, будто окаменев. Терпение слонихи истощалось.
Развязка наступила внезапно.
Однажды утром на очередном сеансе связи Нефертити передала следующий текст: «Требую немедленного освобождения из зоопарка. На размышление даю полчаса. В случае отказа самовыключаюсь».
«Что стряслось?» — передали мы.
Она повторила то же самое, слово в слово.
Мы помчались к Карлу. Он тут же вызвал операторов видеозаписи. Как назло, в эту ночь съемки не велись — телекамера была на профилактике. Что там у них произошло с Хеопсом — поди догадайся!
— Надо везти ее в КБ,— сказал Карл.— Если она дернет себя за хвост, контакт будет сорван.
Мы сообщили слонихе, что принимаем ее условия. Через два часа она снова была в КБ на первом этаже — там, где ее собирали.
Попытка поговорить с нею по душам никакого успеха не имела. Нефертити мрачно сказала: «Оставьте меня в покое»,— и выключила себя.
— Пускай отдохнет. Нагрузка на ее психику была слишком велика,— сказал Карл.
Мы закрыли помещение на ключ и удалились, чтобы обсудить положение. Обсуждение было долгим и бесплодным. В конце концов ограничились выводом: «Поживем — увидим».
Папазян тоже был на совещании. На наши вопросы — как это все можно объяснить биологически? — он лишь загадочно ухмылялся.
10. ПОБЕГ
В тот день я пришел домой раньше обычного. Покормил Пуританина и маму, принял ванну и неожиданно для себя оказался втянутым в диспут о поступке Нефертити. Диспут проходил на нашей коммунальной кухне. Иван Петрович варил кофе, Лидия в халатике что-то жарила на сковородке, а я давал показания им и маме.
Общественность уже знала о возвращении Нефертити. Слониху провезли по улицам средь бела дня. В спешке даже забыли про брезент. Естественно, что слухи распространились сразу.