*Па'п, де'душкъ мисьни'к* Папа, дедушка мясник).
Я: Как? Он: *У ниво' каро'вы, во'т аччиво' он мисьни'к-тъ ста'л* (У него коровы, вот отчего он мясник-то стал).
По его просьбе я нарисовал ему гнездо на дереве, в гнезде галчонка и летящую галку. Так как я торопился, то нарисовал (начертил).
только несколько веток. Когда он спросил, где же листья, я ответил, что зима. Он: "Нет, лето, зимой галки улетают". Он проявляет большую жадность к своим игрушкам и обыкновенно не дает их играть Толе и Володе. Когда его спрашивают, почему он не дает, он обычно говорит, что они сломают игрушки. Сейчас Володя у нас, и Вера дала ему открытки. Женя уже выражал свое неудовольствие, но по его не сделали. Тогда он, очевидно, решил изменить тактику и говорит Володе: *Нимно'шкъ пъигра'им; када' нам нъдае'ст, аддади'м ма'ми, штъб ана' их спря'тълъ* - Немножно поиграем; когда нам надоест, отдадим маме, чтоб она их спрятала.
(3, 6, 29).
Он страстно ждет елки. Утром заставил меня рассказывать, как устраивалась прошлогодняя елка. Я говорил нехотя, и он поправлял и дополнял меня. Оказывается, он помнит многие подробности, хотя ему не рассказывали о ней. Так, он вспомнил: 1).
что елка стояла на табуретке; 2).
когда я сказал, что под елку посадили мишку и зайку, он прибавил: "и барашка" (так и было); 3).
что на елке была Рунечка; 4).
что после елки ели окорок; 5).
что после праздников елка стояла в углу около этажерки; 6).
что вначале елка была плохо укреплена в подставке-кресте. Спрашивает: - Почему у Олечки две мамы? Я: Кто? Он: Сима и Капа. Я: Капа ее тетя. Он, видимо, сразу удовлетворился. Самый вопрос возник у него, по-видимому, потому, что недавно Толя говорил, что "вот у Олечки есть Капа, а у нас никого", и сейчас Женя плаксиво передавал этот разговор. Подошел к своим вагонам и говорит: *Где' кра'снъй по'iст? Сьпя'тили, наве'рнъ, ани'* (где красный поезд? Спятили, наверно, они).
Я: Кто? Он: *То'ля с Вало'дiй* (Толя с Володей).
Толя и Володя у него были и играли вагонами. Мы слова "спятили" не употребляем.
(3, 7).
Проснувшись рано, в темноте говорит сам с собой печально-недовольно: "Вот извели дрожжи, теперь и нельзя лапшу делать". Дрожжи, действительно, на днях были, и их употребили на тесто. Он лежит и не знает, что я проснулся. Спустя некоторое время говорит, тоже сам с собой: "Папа целый день писал и оставил пузырек. Дедушка не умеет писать. Наташа пишет. А почтальон только приносит письма". Размышлния по поводу разговора, бывшего 7-го. Дедушка при нем не писал, а недавно письма прислала Наташа, откуда и возникло предположение о неграмотности дедушки. Полежав еще немного, он начинает просить маму одеть его. Вера спросонья просит подождать. Тогда я предлагаю его одевать. Но он уже заявляет другое: *Я наду'мъл к тибе'. Я наду'мъл ни адива'цъ* - Я надумал к тебе. Я надумал не одеваться. "Надумал" употребляется уже не в первый раз (см.
(10-го).
Сейчас смотрит "крестьян-газету", где нарисовано яркосинее небо над белой равниной снега. Он указывает на небо и спрашивает: *Суда' умира'ют?* - Сюда умирают? Ему о смерти говорили, что умершие уходят на небо. Он сейчас относится с полным равнодушием к смерти животных. Так, недавно, на дворе резали козу. Мы старались, чтобы он не видел этого. Но он после увидел висевшую в дровянике тушку и потом рассказывал, что Белочку зарезали, совсем равнодушно. Только спрашивал: "Зачем хозяин зарезал Белочку, ведь я ее не боюсь?".
(Другую, оставшуюся, козу он боится).
Может быть, это оттого, что он ходит в мясную лавку, где привык видеть туши. А как-то спрашивал Веру, больно ли петушку и кричит ли он, когда его режут. *Мы' пръхади'ли, по'iст прашо'л - ади'н чёрнъй, фсе астальны'и кра'снъи. Зилёнъвъ ни аднаво' не' былъ* - Мы проходили, поезд прошел - один [вагон?] черный, все остальные красные, зеленого ни одного не было. Было ли это в самом деле, не знаю.
(3, 7, 1).
Я и он за мной: *Фстава'й, ма'ма!* Вера: Я плохо отдохнула. Он: *Ма'м, ты' хърашо' аддахну'ла. Я вiть тибя' ни ръзбужа'л. Про'стъ спа'л сибе'* (Мама, ты хорошо отдохнула. Я ведь тебя не "разбужал" (не будил).
Просто спал себе).
Одевая его, я сетую, что он все не умеет сам одеваться. Он: *Ни'жнii чюлки' уме'ю сьнима'ть* (Нижние чулки умею снимать).
Я: А верхние? Он: *Ве'рхнii ни сьнима'юццъ в маи'х рука'х* (Верхние не снимаются в моих руках).
Я: Почему? Он: *Пътаму'штъ у миня' ру'ки то'нкii* (Потому что у меня руки тонкие).
Верхние шерстяные чулки снимаются у него туго. Разломал половину воровы из папье-маше и говорит: *Я сиво'дни заре'зъл сваю' каро'ву. А э'тъ пълави'нкъ бу'дiт ф ста'дъ хади'ть* - Я сегодня зарезал свою корову. А эта половинка будет в стадо ходить. Я: А ты видел, что половинки ходят в стадо? Он: *Ви'дiл* (Смеется).