(3, 8, 24).
Смотрит на картине груши, и говорит: *Я хачю', штъб ани' бы'ли нъйиве'* - Я хочу, чтобы они были наяву. Пробует переломить ветку елки, но не может и передает мне: *У миня' ни лама'иццъ: у миня' ма'лъ си'л* (Помолчав): *Са'м-тъ я бальшо'й* - У меня не ломается: у меня мало сил. Сам-то я большой.
(3, 8, 25).
Спрашивает меня: - Ты старый? - Нет. - Когда ты будешь старый, я буду большой. А ты старый родился? - Старыми не родятся. - А Толя с Володей маленькие, а седые. Спрашивает: - Ты учился математике? - Когда был маленький, учился. - И я учился, когда был маленький? - Нет, ты будешь учиться, когда подрастешь. - Нет, я буду учиться по-русски. А математике учатся только старые. - Например, кто? - Дядя Жан. - А кто по-русски учится? - Лена, Чурбанова.
(3, 8, 26).
Как и всегда, он теперь особенно разговорчив по утрам, еще в постели. Но теперь сочиняет огромные истории, в которых от одних событий и подробностей он перескакивает к другим без всяких затруднений. Запомнить и воспроизвести такие речи нет возможности. В сегодняшнем рассказе больше всего фигурировали действительные и выдуманные истории с поездами. Так, он очень подробно говорил, что вообще он не боится поездов, что осенью он испугался какого-то особенного поезда (маленького), да и то по глупости, а теперь уже совсем не боится. Потом шел рассказ о крушении (вымышленный), при этом он сообщал, что у поезда отломались колеса, крыша, пол и "дерга". Между прочим рассказывал, как какие-то люди грабили поезд, закидали его сеном и, почему-то, песком. Все это было очень подробно и прерывалось другими эпизодами - о козе, о мальчишках, о пожаре и т.д. Передаю часть разговора со мной, показывающего, каков характер его вопросов и как трудно ему представить нас, окружающих его взрослых, а другой обстановке. Разговор коснулся того, где я был и что делал, когда был маленький. Я: В Сивини. Играл с тетей Марусей. Он: А почему не со мной? Я: Ты еще не родился. Он: А почему не родился? Я: Не успел. Он: Нет, я хочу, чтоб родился... А где ты получал деньги? Я: Мне не надо было денег. Я был маленький. Ведь тебе тоже не надо денег! Он: А для мяса-то? Покупать? Я: Дедушка покупал. Он: А тебе-то кушать? Я: И себе, и мне. Он: Я хочу, чтоб ты сам себе покупал. А кто оттуда приносил деньги, мясо? Я: Я жил в Сивини. Он: Я хочу, чтоб в Пензе. А ты где родился? Я: В Сивини. Он: И я родился в Сивини? Я: Нет. Он: Хочу в Сивини. А твой папа кто? Я: Сивинский дедушка. Он: Нет, он просто дедушка. А папой не зови. А твой папа кто? Я: Дедушка. Он: Нет, это не папа, просто дедушка. Во время игр в одиночку очень часто оживленно разговаривает, при этом нередко изображает различным тоном диалоги двух лиц. С необыкновенным упорством отказывается идти к Вере в больницу (у нее апендицит).
Чаще всего говорит, что маленьких туда не пускают. Когда же я спрашиваю, соскучился ли он по маме, он отвечает, что нет. Я предлагаю идти гулять и, если пустят, зайти к маме, но и на это он говорит, чтобы после гулянья я отвез его домой и шел бы к маме один.
(3, 8, 27).
Видит ученическую работу, написанную красными чернилами: *Эт карьми'ннъм чирьни'лъм нъпи'сали. Заче'м э'тъ? Карьми'ннъйi чирьни'лы ни быва'ют, а тут нъписа'ли* - Это карминными чернилами написано (буквально - "карминным чернилом").
Зачем это? Карминные чернила не бывают, а тут написали. Потом прибавляет: *А у Ле'ни зилёнъйi чирьни'лы* - А у Лены зеленые чернила. Спрашивает: *Ани' арёл ви'дiли?* - Они орла видели? Я, желая убедиться, знает ли он, что орел птица, говорю: "А кто такой орел?". Он: *Жыво'тнъйъ* - Животное. До сих пор одушевленные имеют винительный, сходный с именительным. Ходили к Вере в больницу, и по дороге он без умоку говорил. Основной тон всех этих разговоров - удивление по поводу разных предметов и событий, которые были новыми или неожиданными. Так, много разговоров вызвало то, что лошадь везла двое саней - одни за другими; что везли какой-то курятник (в виде домика).
на маленьких салазках; что у дома была шестигранная башенка; что виднелись елки через забор и т.д. Между прочим, увидев большой сад, он сказал: "Какой большой сад. Да это целый лес называется". А проходя перед кинематографической рекламой, представлявшей заглавие из отдельных подвешенных букв, говорит: "Написали и повесили. Сверху синие, а внизу красные и желтые". В самом деле буквы были указанных цветов. По приходе из больницы говорил, что мама должна лежать на спине (об этом был разговор).
и сам улегся на стульях на спину и говорил: *Е'сьли бъ мне' де'лъли апира'цъю, я бъ лижа'л вот та'к* - Если бы мне делали операцию, я бы лежал вот так. Об операции, оказывается, он имеет представление, потому что, когда я его спросил, что такое операция, он ответил: "Режут живот". Потом говорил: *Кто' ле'чит ймво' уш сафсе'м та'м не'т. Кто' ле'чит, о'н ушо'л*. Вертит в руке кусок мыла и спрашивает: - *А где' биру'т ани' са'ла? Я: Зачем? Он: *Штъб де'лъть мы'лъ* (Чтоб делать мыло).