Мы продолжаем поиски, взрывая поля кукурузы и проса, скользя и дергаясь среди рытвин, оставленных в грязи автомобилями, куда более крупными, чем наши. Хотя Микеле и его люди отважно преодолевают гребни, переходя на полный привод и бросаясь вперед на полном газу, звука и решимости больше, чем действительного передвижения. Докучливые запахи перегретой резины и свежевспаханной земли лишь подчеркивают тот факт, что мы находимся не там где надо и что автомобили наши не соответствуют состоянию дороги. Не только земля становится все более липкой, но деревья тянутся к нам через окна, а когда я в очередной раз помогаю выталкивать «лендкрузер» из лужи, терновый куст пытается не пустить меня с автомобилем вперед. Я выдерживаю нападение, но мои брюки рвутся как бумага.
За прошедшие четыре часа к десяти утра мы продвинулись на семь с половиной миль. Идет четвертый день нашего пребывания в Судане, и страна все более и более не хочет расставаться с нами.
Полицейский эскорт, приданный нам властями в Канине, теперь полностью развалился. Пока они стараются приладить обратно трубку к радиатору, нас догоняет армейский взвод, настаивая на том, чтобы мы взяли вооруженное сопровождение до границы. Они говорят, что остатки разбитой недавно армии Менгисту бродят по холмам и «живут своим умом». Теперь к нашей собственной аварийной машине присоединяется раздолбанный полицейский эскорт и пару солдат приходится пристраивать в уже и без того перегруженные машины нашего конвоя.
Через час, около полудня, окрестности становятся более живописными, и мы останавливаемся, чтобы Найджел мог взобраться на холм и поснимать. Солдаты немедленно приходят в волнение и приказывают ему вернуться. Один из них — тот, который путешествует вместе с Анжелой и Патти, — рассказал им, что на этих высотах полно вооруженных людей, которые без колебаний нажмут на спусковой крючок.
Мы снова втискиваемся в автомобили лишь для того, чтобы за ближайшим поворотом наткнуться на перевернутый грузовик, возле которого на подобии дороги разбросаны мешки с солью. Он оказывается первым признаком идущего на север конвоя, задержавшего нас на месте более чем на час, пока мимо ковыляли сорок или пятьдесят грузовиков и тракторов с прицепами. Эти раскачивающиеся и перегруженные старые «остины» и «бедфорды», везущие на себе, помимо груза, пять-шесть вооруженных людей, легко справляются с подобной дорогой, но мне жалко Микеле, со злостью глядящего на оставляемые ими глубокие колеи, по которым нашим водителям придется возвращаться обратно.
В 15:00, преодолев за девять часов 14 миль, из деревьев въезжаем в скопление армейских палаток на холме. Внизу, под нами, вожделенный Галлабат.
Подобно Вади-Хальфа городок этот способен предложить взгляду куда меньше, чем предполагает его часто упоминаемое имя. Но для нас Галлабат и его эфиопский собрат Метемма, находящийся на другой стороне узкой долинки, являют собой некое подобие земли обетованной и обозначают завершение самого тяжелого участка пути, после того как мы оставили полюс.
Наш потрепанный конвой скатывается с горки к собранию крытых соломой хижин и толпе людей, собравшихся возле неопрятного с виду здания с надписью «Таможня Демократической Республики Судан». Все выглядит незнакомым и потенциально опасным, но, к нашему немыслимому облегчению, нас встречают наши эфиопские партнеры — журналист Грэм Хэнкок и Сантха Файа, малайзийский фотограф, долгое время проживший в стране. Они приносят нам добрую весть: мы уже пропущены через суданскую таможню, а на эфиопской стороне таможни не будет до Аддис-Абебы.
Суданско-эфиопская граница представляет собой стоячий ручей, через который перекинут недавно построенный бетонный мост. Меня ничуть не удивляет, когда Грэм говорит мне о том, что мы прибыли в область, где можно с высокой вероятностью основательно заразиться малярией. Я иду сквозь толпу, мимо осликов, грузовиков, любопытных лиц и вступаю на территорию Эфиопии, где пользуются не григорианским, а юлианским календарем[37], и потому здесь 1984 г., а месяц, кажется, январь.
Пока кладь нашу перегружают на новый комплект «лендкрузеров», я блаженствую за пивом — первым после Асуана за последние более чем две недели. Оно немногим холоднее моего разгоряченного тела, но все равно великолепно. Поскольку время близится к концу дня, нам советуют не пытаться добраться до Гондэра, поскольку дорога проходит через бандитскую территорию. Мы остаемся на ночь в деревне, удаленной от границы примерно на 25 миль. Не думаю, что мне или моим спутникам было важно, где ночевать, лишь бы была удобной кровать и имелось немного горячей воды. В Шеди их нет. Условия ночлега кажутся странными даже при свете свечи, в такой бедной обстановке нам еще не приходилось останавливаться. В мою комнату приходится попадать через тускло освещенный бар, не только испускающий запахи хлева, но и внешне похожий на него. В середине его сидят возле очага люди, а по бокам находятся комнатки, похожие на примитивные стойла. У моей каморки утоптанный земляной пол и плетеные с обмазкой перегородки. Еще есть ржавая железная дверь и потолок. Хозяйка приносит мне кресло и пару камней, чтобы подложить под ножки кровати. Пока я распаковываюсь, тараканы и жуки бросаются врассыпную от луча фонаря. Электрический свет поверг бы всех в полный ужас.
37
Правильнее сказать, что он имеет некоторое сходство с юлианским. Эфиопский календарь основан на более древнем, александрийском (коптском). «Отстает» от привычного нам календаря на семь лет и восемь месяцев. —