Для столь важной миссии, как вызволение и отправка на родину военнопленных, посол мог бы отвести отдельный особняк, благо особой нужды в помещениях посольство не испытывает. В особняке и контору можно разместить, можно, на худой конец, и для общежития выделить одну-две комнаты.
Послу, пожалуй, не грех бы и на машину расщедриться. Хлопоты предстоят большие, поездки могут быть и ближние и дальние, и нельзя, наверное, полагаться лишь на волю союзников. Автомобиль в посольстве есть, не шибко, правда, элегантный, зато свой, отечественный и вместительный, а главное — свободный. Столь свободный, что многие недели стоит без движения — нет бензина. Бензин — вот еще одна проблема. Ни бензином, ни продуктами у французов не подразжиться. Во всяком случае, в ближайшее время. И продукты и бензин в штабе союзных войск в изобилии, а кроме них — ни у кого. Вроде бы не ахти какое высокое дело — подумаешь, бензин, подумаешь, продукты! — а затормозиться может успех всей миссии. Не худо бы заодно и посольству помочь. Война войной, а жизнь остается жизнью. Людей в посольстве немного, работают на износ…
— Все ясно! — сказал-отчеканил Комлев. Ему уже не терпелось взяться за дело. — Постараемся быть и настойчивыми и деликатными.
Из Парижа в Версаль ехали молча. Ни Комлев, ни Жичин и думать не думали, что тяжкие заботы лягут на их плечи в первые же часы. Посольский водитель, бывший солдат, демобилизованный из армии после ранения, был рад-радешенек услужить боевым офицерам-соотечественникам и, не поставив их в известность, сделал изрядный круг, чтоб показать им хотя бы самые известные места Парижа. Не прочь он был и познаниями своими щегольнуть. Притормаживая машину, он довольно красочно рассказывал о Триумфальной арке, о Лувре, о Дворце инвалидов. В другой раз и Жичин и Комлев порадовались бы его рассказу, поулыбались и, само собой разумеется, поблагодарили бы его. Но сейчас… Жичин еще слушал и даже иной раз по совету водителя выглядывал из машины, а Комлев лишь тогда более или менее успокаивался, когда машина набирала хорошую скорость, — не терпелось приступить к делу.
— Булонский ле-ес, — тихо, чуть нараспев сказал водитель. Было что-то завораживающее в этих словах, и Жичин невольно подался вперед. Навстречу по обеим сторонам дороги бежали с завидной скоростью вековые деревья, кустарники. Шершавые стволы, зеленые листья. Деревья как деревья, кустарники как кустарники, все вроде бы самое обыкновенное, а ощущение у Жичина было такое, будто оголенным нервом притрагивался к самой истории. Перед глазами вставали живописные кавалькады королевских свит, гневная Жанна д’Арк на вороном коне, притаившиеся засады маки́, поджидающие фашистов. Эти картины виделись Жичину до самого Версаля.
В штабе союзнических войск, занимавшем длинное приземистое здание напротив Версальского дворца, их принял бригадный генерал Венэблс. Невысокого роста, с небольшим животиком и умеренной лысиной, британец оказался веселым, разговорчивым человеком. Он охотно поведал гостям о непростой структуре штаба, основанной, по его словам, на взаимном доверии и взаимном контроле англичан и американцев. Главнокомандующего союзными войсками американского генерала Эйзенхауэра замещал британский фельдмаршал Монтгомери. Секретарем у Эйзенхауэра была английская девушка из женского вспомогательного корпуса, а у британца Монтгомери — девушка американская. Этот принцип действовал во всех отделах и управлениях штаба.
Жичин не удержался и спросил у генерала, что же в этом принципе преобладает: доверие или контроль? Добрым ответом на вопрос была долгая лукавая улыбка хозяина.
— Без надежного контроля доверие недолговечно, — сказал он, как бы подтверждая свою улыбку.
Он повосторгался успехами советских армий, со знанием дела упомянул последние осенние операции, уверил, что союзники тоже наступают неплохо, и приступил к делу. С первой же минуты Комлеву и Жичину стало ясно, что дело он знал преотлично. Четко, энергично назвал по памяти все находившиеся в расположении союзных войск лагеря военнопленных, а их было не менее дюжины, особо подчеркивая число русских в каждом лагере. По его мнению, советским представителям целесообразно побывать во всех лагерях, и, если не будет возражений, он предложил бы сразу, сейчас же согласовать некоторые процедурные вопросы, чтоб он мог дать единое распоряжение начальникам лагерей. Возражений не последовало, и британский генерал изложил точку зрения союзнического командования. Суть ее была такова: по приезде в лагерь советского представителя все русские военнопленные должны быть построены на лагерной площади либо в просторном помещении. Официальный советский представитель может либо согласиться с принятой в лагере организационной структурой русских военнопленных, либо перестроить ее по своему усмотрению, включая назначение из числа пленных всех командиров подразделений. До отправки на родину эти командиры должны быть ответственны за порядок среди своих соотечественников. Ответственны и перед советскими властями, и перед союзным командованием.