— Вы уже устроились? — спросил удивленно Николай Дмитриевич.
— Нет еще, но предписание у нас в кармане.
— Предписание еще не жилье. Даже американский сервис может дать осечку, война есть война. Надо, пожалуй, ехать. А по пути заглянем в особняк, там сейчас порядок наводят. Должны наводить, — с улыбкой добавил Николай Дмитриевич.
На улице шел мелкий дождь, с востока доносилась глухая канонада, напоминавшая о тревожных временах.
— Садитесь вперед, — сказал Комлеву Николай Дмитриевич, открывая дверцу автомобиля.
— Советника надо слушаться, — ответил Комлев.
— Это уж как водится. Даже посол иногда снисходит.
Выехали на Елисейские поля, и Жичиным вновь, как в Булонском лесу, завладела фантазия. Он смотрел на элегантные — один лучше другого — дома, на умытые кудрявые деревья, в несколько рядов протянувшиеся вдоль бульвара, на разномастные автомобили, невольно замедлявшие ход при виде почти естественного слияния изящества и красоты, а воображение непрестанно уносило в историю. Один за другим, беззаботно пританцовывая, шествовали расфуфыренные Людовики. Шествовали до тех пор, пока путь им не преградил разгневанный Робеспьер. Высоко вскинув руку, он что-то им крикнул, они сбились с ноги и в нерешительности остановились. Один из них, выделявшийся самым пышным париком, выдвинулся вперед, намереваясь вступить в переговоры, но, увидев за спиной Робеспьера богатырские кулачищи Марата, тотчас же отступил назад. Парик у него сбился набок, глазки забегали по растерянным королевским лицам, а через миг все Людовики пустились наутек. На их месте откуда ни возьмись выросли две фигуры в мундирах разных времен. В полноватой, приземистой легко угадывался Наполеон, хотя и был он без вошедшей в историю треуголки, в другой же фигуре, тощей и длинной, без труда распознавался генерал де Голль.
— Смотри, Федор, каштаны плачут, а парижане смеются, — сказал, обернувшись, Комлев и сам засмеялся. Жичин не ответил: смех друга-коллеги показался ему неуместным.
Возле Триумфальной арки, изящной и величественной, Жичин попытался представить свою, русскую историю, но, как ни старался, четкие картины не являлись. Едва в сизоватой сказочной дымке начинал видеться Александр Невский с боевой дружиной или фельдмаршал Суворов со своими чудо-богатырями, как из-за рваных облаков выныривал горбатый «юнкерс», и черная его тень в тот же миг застилала глаза. Что это? Неужели своя история помнилась хуже? Нет, война на время заслонила ее.
Особняк был небольшой, с виду неказистый, зато внутри все блестело и звало к работе. Даже легкий запах хлорки, витавший в комнатах и в холле, не портил впечатления.
— При желании и при известных усилиях наш сервис тоже может быть неплохим, — сказал Николай Дмитриевич, явно довольный чистотой и порядком. — Садись и принимайся за дело.
— Спасибо за заботу, — ответил Комлев. — Завтра с утра и сядем, а теперь неплохо бы подкрепиться.
В отеле уже знали о приезде русских офицеров и встретили их с такой любезностью и таким радушием, какие не предусмотрены ни в одном наставлении по сервису. Пожилой француз-портье умиленно разглядывал то их самих, то их мундиры, улыбался во все лицо и приговаривал непрестанно:
— Да мы вас устроим сейчас же… Как самых дорогих гостей устроим. Давненько у нас из России никто не останавливался. Если остались у меня хоть крохи памяти, последним из русских жил у нас ваш известный поэт. Красивый такой, светлые кудри. Он приезжал с американской танцовщицей.
— Есенин? — обрадованно спросил Жичин и сам тотчас же ответил: — Ну конечно, Есенин. Есенин и Дункан.
Ответил Жичин и почувствовал: ближе стал отель, роднее.
— Может быть, и Есенин, — продолжал портье. — Вам лучше знать своих поэтов. С русскими у нас дружба давняя. Америки еще не было, а мы дружили… Я надеюсь, вам здесь понравится. Номера заказаны хорошие, поместим вас рядом, если хотите.
— Да, если можно, то, пожалуйста, рядом, — сказал Комлев.
— Ваше желание — закон. Два номера рядом есть на третьем этаже, туда и пожалуйте. Я вас проведу… мне, знаете ли, большая радость и честь большая — принимать русских гостей. И не просто гостей, а боевых офицеров. Почетнее в эти лихие годы и быть ничего не может… К вашим услугам — ресторан. До войны он был очень хорош, но и сейчас неплох, вы увидите. Париж живет впроголодь, а здесь добротные продукты из Америки. К тому же их много. Ешь на здоровье, сколько хочешь, столько и ешь, были б деньги.
Говорливый портье пришелся Жичину по душе, может быть, поэтому номер на третьем этаже с окнами на площадь показался ему уютным, домашним, хотя столь роскошную мебель, какой была обставлена комната, он видел доселе лишь в музее. Комлеву повезло еще больше: номер у него, как у старшего по чину, был и просторнее и богаче.