Сытые, усталые, покинули ресторан и Комлев с Жичиным. Поднимаясь наверх, Жичин подумал, что это все-таки здорово — завтракать в Лондоне, а обедать в Париже. Подумал, а сказать не было сил.
Поутру за ними заехал Николай Дмитриевич. Свежевыбритый, элегантно одетый, он с первой же минуты без суеты, без торопливости настроил их на деловой лад. Хорошо выспавшись, они и сами были готовы к безотлагательной работе, Николай же Дмитриевич внес в их желание предельную четкость. В большой машине отечественной марки он познакомил их с миловидной молодой женщиной.
— Маргарита Владимировна будет вашей помощницей и советчицей, — сказал он. — В числе многих ее достоинств я особо выделил бы капитальное знание французского и английского и редкую деловитость.
— Вы всегда меня перехваливаете, Николай Дмитриевич. Мои знания французского еще туда-сюда, а в английском я сущая дилетантка…
— Возьмем на заметку еще одно достоинство — скромность.
— Николай Дмитриевич, я ведь могу подумать, что вы неравнодушны ко мне.
— Это само собой, Маргарита Владимировна. Текст объявлений продумали?
— Даже написала. — Она вытащила из сумки лист бумаги и передала ему. Он не спеша прочел, улыбнулся, показал Комлеву.
«Обращение Советского посольства.
Немецкие варвары, попирая элементарные человеческие нормы, насильно угнали в Германию десятки тысяч советских граждан-военнопленных и гражданских лиц с временно оккупированных территорий. Многие из них были переправлены во Францию на строительство военных объектов.
Советское посольство по поручению своего правительства намерено в самое короткое время репатриировать советских граждан на родину и обращается к французским властям и ко всем французам с просьбой оказать в этом важном деле всяческое содействие…»
— По-моему, нормально, — сказал Комлев.
— По-моему, тоже, — согласился Николай Дмитриевич. — Придраться, пожалуй, можно лишь к почерку.
— Да-а? — удивленно спросил Жичин, вглядываясь в строчки. — На мое разумение, в тексте надо бы сделать две-три поправки и добавить фразу, обращенную к самим пленным. Адрес надо бы указать, телефон. А почерк, по-моему, хорош. Ясный, четкий.
— Чересчур ясный. И в голову не придет, что писала женщина. — Николай Дмитриевич лукаво скосил глаза на Маргариту Владимировну.
— Ах, ах! Как будто мужчины отличаются ясностью. — Изящным движением она взяла из рук Комлева свое сочинение и положила в сумку. — Более неясных существ, чем мужчины, трудно представить. Может быть, только военные составляют исключение, и то еще надо проверить.
Николай Дмитриевич пришел в восторг от ее слов, а Жичин насторожился: никак не мог уразуметь, в чей огород брошен камешек. Ясность он полагал признаком похвальным, но солдафон или бюрократ тоже могут быть ясными…
Догадки Жичина тотчас же забылись, как только он по приезде в отведенный им особняк глянул в ясные очи Маргариты Владимировны. В серых с голубизной глазах светилась доброта. И не случайная, не бездумная, но обретенная с рождением и, быть может, даже выстраданная. С такими глазами камень за пазухой не держат.
Тихие комнаты особняка с их строгим уютом звали к делу.
— Скоро и здесь забурлит жизнь, — сказал Николай Дмитриевич.
— Будем считать, что уже забурлила. — По праву хозяина Комлев всех поименно пригласил сесть за стол и изложил план действий на день.
На долю Маргариты Владимировны выпала многохлопотная забота о газетных публикациях, о канцелярском и телефонном обеспечении. Жичину поручалось отобрать в помощь их миссии толковых офицеров из военнопленных. Комлев обязывался ехать в Версаль, чтоб договориться с союзниками о точном графике осмотра всех лагерей, где содержались советские военнопленные. Не остался в стороне и Николай Дмитриевич. Помня о своем обещании, он взялся помочь Жичину.
— Все ли ясно? — спросил Комлев, остановив хитроватый взгляд на Маргарите Владимировне.
— Ясно, ясно.
— В таком случае по назначенным местам ра-азойдись!
Маргарита Владимировна засияла, захлопала в ладоши.
— Что-о я говорила?! Это же одно удовольствие. Только у военных и осталась ясность. Ясность и четкость.
Не теряя времени, разошлись-разъехались по делам и встретились поздним вечером.
Исполненный долг или хорошо сделанная работа всегда вызывают у человека радость, и нет в природе лучшего стимула для совершенствования, чем эта радость. Маргарита Владимировна побывала во всех парижских газетах и, пользуясь авторитетом своего государства, своим обаянием и настойчивостью, добилась первой очереди намеченных публикаций, и не на задворках газетных полос, а на видных, привилегированных местах. Не упустила она и французское радио. Обращение к советским военнопленным договорено передавать несколько раз в день следом за известиями. В одной из редакций Маргариту Владимировну настоятельно просили перейти к ним на корреспондентскую работу. Она, разумеется, отказалась, но была польщена.