Жичин ожидал от Комлева возражений, а получил, к своему удивлению, нечто вроде согласия:
— Может быть, ты и прав, — устало сказал Комлев.
Жичин и верил ему, и не верил. Сейчас, когда дело решено и возврата к нему нет, можно было сказать и так. Минутой позже Комлев предложил вздремнуть, и теперь в его искренности Жичин не усомнился. Они продремали до самого Парижа.
Передачи по радио и публикации в газетах дали себя знать на другой же день. Сотворившей их Маргарите Владимировне пришлось принять на себя первый удар. Бесконечные звонки и визиты, настойчивые расспросы и рассказы доставляли ей удовлетворение, но к концу дня нещадно утомили, и она уже не чаяла, когда вернутся из поездки Жичин и Комлев. И тот и другой были удивлены и обрадованы, услышав ее рассказ о хлопотном дне. В планы пришлось внести поправки. Решили так: одному из них ехать в очередной лагерь, чтоб по вчерашнему примеру подготовить людей к отправке, другой же останется в Париже, в штаб-квартире, ради текущих забот. Договорились и об очередности.
Жичин приступил к делам с торжественной нотой в душе. В небольшой кабинет из-за высокого соседнего дома заглянуло солнышко, позолотило край стола и кресло, в которое будут усаживаться посетители. В самом начале весьма кстати вошла Маргарита Владимировна с добрыми известиями о продвижении на запад советских армий. Жичин пододвинул ей кресло, она присела и попросту, как давнему другу, улыбнулась.
— Вчера к вечеру позвонил генерал из ведомства юстиции и с беспокойством поведал о серьезном инциденте французских властей с каким-то нашим партизанским отрядом, — сказала она тоже попросту, будто речь шла не о важном официальном деле, а о мелкой бытовой истории, касающейся немногих, может быть, только их двоих. Это было немножко странно, непривычно — дело есть дело, — но Жичину эта ее манера пришлась по душе. — В середине дня, — продолжала Маргарита Владимировна, — группа вооруженных лиц подъехала к французской тюрьме и потребовала освобождения всех советских граждан. Пока их предводитель, он оказался русским, излагал свои требования, на тюрьму были наведены пулеметы, установленные на грузовых автомобилях. В тюрьме и в самом деле находятся советские граждане из военнопленных и перемещенных лиц, осужденных во время оккупации за нарушение французских законов. Французский генерал намеревался туда поехать, чтоб разобраться во всем на месте, и просил в случае необходимости оказать ему содействие. Идет война с фашизмом, и никоим образом нельзя допустить ненужного кровопролития. Обещал звонить либо с места событий, либо по возвращении в Париж.
— Странная история, ничего непонятно, — ответил Жичин. Ответил не очень ладно, сбитый с толку ее рассказом, доверительной улыбкой и этой необычной манерой речи. Оторопь его, однако, тотчас же прошла, а к строгой и возвышенной мелодии в душе прибавилась, он чувствовал, простая земная радость и земное же, мягкое ощущение мира. Он не помнил такого единения в себе столь разных состояний. Маргарита Владимировна, сама того не ведая, а может быть, и ведая — женское сердце способно на то и другое одновременно, — щедро поделилась с ним своим богатством и на самом старте вселила в него второе дыхание. — Я думаю, надо ждать звонка. Ничего другого не остается.
Жичин с удивлением отметил про себя, что и он помимо своей воли говорит об этом инциденте попросту. Может быть, так и надо? Попросту не означает худо. Попросту — это спокойно, привычно, без суеты. Он же не виноват, что судьба заставила его решать серьезные дела. Такая, стало быть, работа.
Маргарита Владимировна деликатно привлекла его внимание к большой нужде в помощниках, без которых даже опытному моряку можно утонуть в мелких хлопотах. Он понимал это и сам, помощники уже подобраны, дело остановилось из-за того, что нечем их кормить, выход был один — просить пайки у союзников. Не хотелось бы, душа не лежала, но иного пути нет. Узнав, что все зависит от двух генералов из штаба Эйзенхауэра, ведающих судьбами военнопленных, Маргарита Владимировна подала мысль пригласить их на обед в посольство, и звать их должен не кто-либо, а сам посол, Чрезвычайный и Полномочный Посол Советского Союза.
Это был добрый дельный совет. Чрезвычайный и Полномочный Посол это не шутка, это Советская власть, это — Его превосходительство. Если уж посол не в силах помочь, никто не поможет. Не Сталина же просить.
— Вас, наверное, сам бог к нам послал, Маргарита Владимировна. Что мы без вас делали бы?
— У меня муж на фронте, Федор Васильевич. — Она и об этом сказала без обиняков, попросту, как о нечто само собой разумеющемся.