Высокий гость ответил не сразу. Вскинув голову, он устремил взгляд в окно, отрешаясь от множества людей, от их многоголосого гула.
— Что ж, ум привлек внимание, смелый, быстрый, задиристый. Храбрость, умение рисковать, редкое понимание солдата. Ваша армия хорошо выполняет его заветы. Без ума и без храбрости такие сражения не выиграть.
Здравые мысли. Фельдмаршал в одну минуту вырос в глазах Жичина. Вроде бы и сам Жичин вырос в своих глазах, только он не мог еще сообразить, по какой причине это произошло.
Жичин осмелел, и теперь ему не давала покоя мысль о том, как сам Монтгомери использует в своей деятельности уроки Суворова. Намеревался узнать об этом, а спросил о делах в Арденнах, где вела бои армия Монтгомери.
— По-разному. — Фельдмаршал нахмурился. — По-разному.
Как понял Жичин, дела в Арденнах шли у англичан неважно. Поначалу у него было намерение поведать для развлечения о жалобе американского генерала-артиллериста на немцев, но после озабоченных слов фельдмаршала это прозвучало бы по крайней мере негостеприимно.
Прием давно набрал силу и уже переваливал за экватор. Гости перезнакомились, освоились и вели тот разговор, который каждому был по душе либо по службе. Слышались разговоры о новых голливудских фильмах, о театральных премьерах и о голодной жизни в Париже, но стержнем едва ли не всех бесед была война, и в первую голову — русские победы на восточном фронте.
Густой, настоявшийся гул, окутанный табачным дымом, нарушался то тут, то там горячими возгласами французов, не давая забывать, что все происходит не где-нибудь, а во Франции, в Париже.
В сутолоке, сквозь плотное скопление гостей к Жичину пробилась Маргарита Владимировна и шепнула с довольной улыбкой, что на приеме появился Ромен Роллан с женой и что они в соседнем зале с Николаем Дмитриевичем. Она так же неожиданно исчезла, как и появилась. От доброй вести Жичин воодушевился и готов был ринуться в соседний зал, но он еще не спросил Монтгомери о боях в Африке, при Эль-Аламейне.
Спросить вроде бы и легко было, и в то же время совсем не просто. Победителю такой вопрос по идее должен бы полюбиться. А вдруг нет? Вдруг ему надоело рассказывать про этот Эль-Аламейн? Да и спрашивать гостя до бесконечности как-то не очень ловко. Он все же спросил. Спросил, тяжко ли было при Эль-Аламейне.
Фельдмаршал вскинул глаза и с легким недоумением оглядел Жичина: его кортик, погоны, орденские ленты.
— Конечно, тяжко, — ответил он, вздохнув. — На войне всегда тяжко. Кто ее только придумал… — Последние слова он произнес тихо, с горечью уставшего человека, и Жичин впервые заметил, что фельдмаршал — старый уже человек, хотя морщин глубоких на лице нет и осанка вроде бы еще молодцеватая.
К ним подошли два генерала — один британский, другой французский, затеяли с фельдмаршалом серьезный разговор о более четком разграничении зон действий союзных войск, и Жичин, воспользовавшись удобным моментом, выскользнул в соседний зал.
В сторонке у окна Жичин углядел веселого, улыбающегося Николая Дмитриевича. На приеме он чувствовал себя едва ли не лучше, чем рыба в воде. Рядом с ним стояли миловидная пожилая дама и худощавый мужчина преклонных лет с красивым одухотворенным лицом. Жичин догадался — Ромен Роллан.
Он подошел и спокойно, по-военному четко, с достоинством поклонился. Николай Дмитриевич представил его именитому писателю и его жене, оказавшейся русской. Пожимая руку, Роллан долго, с откровенным любопытством разглядывал Жичина, а разглядев, доверчиво улыбнулся.
— Что-то я не припомню, — он обернулся к жене, — когда я видел настоящего русского офицера. И видел ли?
— Видел, — подсказала жена. — В Москве на улице и у Горького.
— Возможно. Память стала плохая. Но я о другом. О том, как славно видеть в Париже русского офицера. Настоящего, боевого. Думали, и силы такой не найдется, чтоб остановить Гитлера. Нашлась! Горький не зря говорил: на русской земле найдет гибель любой завоеватель. Он-то уж знал Россию. Горького, надеюсь, читали?
— Конечно. — Жичин улыбнулся.
— А что пришлось по душе?
— Многое. Ранние рассказы, «Дело Артамоновых», пьесы и, конечно же, «Клим Самгин».
— О да! «Клим Самгин» — великий роман. Схвачена суть эгоиста-мещанина. Схвачена и вывернута изнутри. Много развелось на свете Самгиных. И в России, и во Франции, а уж в Германии — не перечесть. Горький — гигант.