— Видите, как на хлеб себе зарабатывают, а вы про свой Лондон…
Неожиданно для себя Жичин обнял ее.
— Это глядя на них? — насмешливо спросила она, кивнув на парочку, и звонко рассмеялась. Жичин слегка оторопел, руки его невольно опустились.
У подъезда ее дома пришлось остановиться. Погода на глазах портилась, стало заметно холоднее, моросил мелкий дождь. Жичин распахнул плащ и спрятал ее от дождя.
— Что же я теперь буду делать? — спросила она беспомощно. — Мне ведь не только вы любы. Я чувствовала: вместе с вами нужным делом занимались. Радовалась, как девчонка, когда удавалось хоть чем-нибудь помочь этим несчастным пленным. А теперь?
— Будете заниматься тем же делом.
— Вы так думаете? Откуда вы знаете, кто приедет? Может быть, они и не захотят, чтоб я здесь работала.
— Захотят. Мы подскажем.
— Допустим. А что у них за мысли об этих несчастных? Вдруг они всех пленных за предателей будут принимать? Это и не мудрено, когда изо дня в день твердится: лучше смерть, чем плен.
Дождь утихал, она высвободилась из-под жичинского укрытия, вздохнула:
— Знаю: тебе бы сейчас горячего чая. И согрелся бы, и успокоился. Но звать тебя не буду. Не надо. Я и так расслабилась до самой черты. Иди. — Она подтолкнула его, и он молча пошел в свой отель.
В последние дни Жичин и сам то и дело возвращался к мысли о судьбе военнопленных. По мере того как приближались передача дел и отъезд из Парижа, мысль эта становилась острее, навязчивее. Жичин знал: она не давала покоя Комлеву, молчаливый вопрос о своей судьбе он читал едва ли не в каждой паре глаз своих подопечных пленных. А пленных не дюжина и не сотни — десятки тысяч. Сколько положено сил, чтоб разыскать их, собрать воедино. Воевать приходилось за каждого человека, как же не тревожиться за их судьбу?
А что он сейчас мог сделать? Что мог сделать Комлев? Из реальных возможностей оставалась, пожалуй, одна: настроить на свой лад приехавших из Москвы офицеров. Это может оказаться нелегким делом, они с Комлевым ехали сюда без симпатий к пленным. Более того, полагали предстоявшую работу тяжким бременем. Париж привлекал, а пленные представлялись чистым наказанием. Прошло время, пока они вникли в трагические судьбы этих людей.
Комлев настоял провести операцию в два этапа: сперва интенсивные беседы своими силами, потом, если возникнет надобность, привлечь тяжелую артиллерию — посла. Двух полковников, согласно табели о рангах, Комлев взял на себя, на долю Жичина выпал майор Глушков.
Оба полковника были боевыми офицерами. Войну, как говорил один из них, не прошли, а «проползли». От западных границ до Москвы и до Сталинграда, а потом обратно. Им ничего не надо было доказывать, они оценили ситуацию сразу. А майор Глушков оказался крепким орешком. Жичин старался внушить ему, что они советские граждане, а многие из них достойны самых высоких наград, что в пленении своем они неповинны. Рассказывал ему истинные судьбы этих людей, знакомил с офицерами из числа помощников, которые прекрасно воевали и в рядах Красной Армии, и в партизанских отрядах во Франции. Ничто не помогало. Все доводы разбивались о холодное упрямство. Жичин знал один верный способ: майору надо было приказать. Приказ он выполнил бы.
«Утрясется», — спокойно сказал вновь прибывший полковник Лебедев.
Расставаться с Парижем было грустно. И с городом, и со своими подопечными, и с Маргаритой Владимировной.
— Не печалься, Федор, — успокаивал друга Комлев. — Мы свое дело сделали, совесть перед людьми у нас чиста. Я давно взял себе за правило: что бы ни случалось, надо хорошо, по совести делать свое дело.
Проводить пришли Маргарита Владимировна, Николай Дмитриевич, полковник Лебедев.
— Счастливого пути!
— Счастливо оставаться!
БЛАГОДЕТЕЛЬ
Повесть
— Женюсь! — воскликнул Юрий, влетев в комнату. — Слышишь, Федор, женюсь!
Я слегка оторопел. Открытый и компанейский парень, Юрий до сих пор ни словом не обмолвился о невесте. Даже намека не было.
— Женись на здоровье, — ответил я, не поняв, шутит он или говорит всерьез.
— А тебе ни жарко ни холодно? — спросил он упавшим голосом.
— Жарко, — сказал я. — Могу быть сватом.
Теперь, кажется, в недоумение поставил его я.
— А это не старомодно? — спросил он.
— Жениться?
— Не-ет, сватов посылать. — Он смущенно улыбнулся и потупил взгляд.