— Ну и задачу вы мне задали, — сказала она медленно, нараспев, хотя задачи перед ней уже не было, она решилась, а думала лишь о том, как лучше и проще все это сделать.
Как только замолчала музыка, невеста полушутя-полусерьезно попросила благословить ее на подвиг и поставить новую пластинку. Я незамедлительно сделал и то и другое, а когда оторвал взгляд от пластинки, давшей жизнь веселому шумному вальсу, увидел невесту возле Юрия и Евгении Михайловны. Она обняла их и тихо, чтоб не привлекать внимания гостей, что-то горячо доказывала им. Юрий растерянно хлопал ресницами и молчал. Молчала и Евгения Михайловна, загадочно улыбаясь и изредка бросая на меня лукавые взгляды. О чем-то Юрий тревожно спросил невесту, та обрадованно ответила. Короткого ответа ей показалось мало, и она старательно, душевно принялась пояснять свой ответ. В сверкающих ее глазах я видел то мольбу, то явный восторг. Редкие жесты, подкреплявшие самые важные слова, отличались сдержанностью и мягким изяществом. Судя по всему, она просила у них согласия, просила нежно и настойчиво. Не знаю как Юрий, а я не устоял бы.
Невеста наклонялась то к матери, то к жениху, одаривая их то ласковым взглядом, то светлой улыбкой. На лице у Юрия застыла нерешительность. Тогда, глянув на него, заговорила Евгения Михайловна. Речь ее текла плавно, спокойно. По лицу и по скупым движениям трудно было догадаться о смысле ее слов, но стоило мне перевести взгляд на дочь, как сразу же все прояснилось: Евгения Михайловна горой стояла за невесту. И жених, видно было, набирался смелости. Переглянувшись, все трое обменялись улыбками, скрепившими общее согласие. В эту минуту стихла и музыка.
Я поклонился Евгении Михайловне, перевел взгляд на Юрия.
— Прикажете звать к столу?
— Да, Федор, пожалуйста, сделай милость. — Юрий сказал это так, будто решение, о котором он хочет известить мир, принято им давно и единолично.
Я пригласил гостей к столу и, когда все расселись, успокоились, самовольно предоставил слово жениху. Юрий сделал вид, что слово это застало его врасплох, но поднялся, кашлянул и, как завзятый оратор, хорошо поставленным голосом объявил, что его дорогая невеста с нынешнего вечера меняет не только девичью фамилию, но и свое девичье имя. Отныне она не Екатерина Павловна Вожевицкая, а Ирина Павловна Климова. Так будет записано в ее новом паспорте, так теперь надлежит ее и звать.
Невеста расцвела в улыбке, захлопала в ладоши, а гости, кроме меня, приняли это необычное известие сдержанно. Моя соседка Тамара даже запротестовала:
— Как же мне теперь звать-то тебя? Ира? Ириша? То ли дело было Катя, Катенька, Катюша. Разве отвыкнешь?
Встала Евгения Михайловна, высокая, величественная, глянула на меня, на Тамару и перевела взгляд на невесту. Дочь ее тотчас же поднялась. Гости притихли, полагая, что Евгения Михайловна намерена говорить речь, а она по-женски, по-матерински притянула к себе свою единственную.
— Дай-ка я тебя, Иришенька, благословлю, — сказала она тихо и трижды крест-накрест расцеловала дочь.
Теперь в ладоши захлопал я, а за мной Юрий, а потом и все гости.
По моему зову дружно выпили за новобрачную-новоименную, пожелав ей большого счастья.
— Теперь ваша очередь, — сказала мне через стол Ирина.
— Когда буду жениться, — ответил я.
— Не опоздайте. — Она рассмеялась.
Можно и опоздать, подумал я, только не имя новое обрести, на что намекала Ирина, — об этом не могло быть и речи, Федор Жичин до конца дней своих останется Федором Жичиным, — не опоздать бы к выбору своей Ирины.
Все, чему суждено было произойти в этот вечер, произошло, и я, улучив подходящую минуту, начал потихоньку прощаться. Евгения Михайловна пригласила меня бывать у них запросто, она, показалось мне, как никто здесь чувствовала мое состояние.
Вместо Юрия в комнату ко мне подселили юного первокурсника с густой волнистой шевелюрой и, по слухам, с большими связями. Я полагал, что добрые связи, если они порядочные, принципиальные, не порочат человека, а наоборот, даже возвышают, и слухи эти пропускал мимо ушей. Оказалось другое: связи были отцовские, не преступные, но и не очень чистые, и, когда парень предложил мне однажды воспользоваться ими, я решительно отказался.
Неуютно, мне было с новым соседом. Оттого, наверное, и заспешил я с визитом к Вожевицким — Климовым. Вышел на улицу, свернул с Арбата в переулок, где они жили, легко отыскал дом, поднялся на третий этаж и позвонил. Дверь открыл Юрий, державший на руках прелестного, будто с картинки, мальчика лет шести-семи.