— О-о, дядя Федя! — воскликнул Юрий. — Наконец-то пожаловал. В самый раз явился — к чаю. Будем знакомиться: это наш сын Максим, а это — дядя Федя, друг мой и товарищ.
Я протянул мальчику руку, он с силой, на какую был горазд, пожал ее. В прихожую выбежала Ирина и, удивленная, обрадованная, принялась корить меня и совестить.
— Это надо же — месяц, целый месяц не появлялся. И еще другом называется.
— Месяц-то был медовый, — ответил я.
— Вам бы только насмешничать, — отшутилась она.
Рядом с изящным фарфоровым чайником на столе были расставлены тарелки и вазочки с колбасой, сыром, кетовой икрой, домашними котлетами, печеньем, вареньем, вафлями.
— Чем бог послал, — сказала Ирина, усаживая нас за стол.
— Как вам живется? — спросил я. — Надеюсь, лучше, чем до..?
— Конечно, лучше! — ответил Юрий. — Нашел о чем спрашивать…
Ирина взглянула на меня и улыбнулась.
Максим неожиданно попросил у Юрия позволения показать мне корабль. Юрий охотно разрешил да еще подзадорил мальчика: сказал, что я моряк и что неплохо бы поэкзаменовать меня по корабельному делу, чтоб я и на суше не забывал флотскую службу.
— Хочу пожаловаться вам на Юрия, — тихо проговорила Ирина, едва Максимка вышел из комнаты. — Балует парня, во всем ему потакает. Так и испортить недолго. Да уж и портится, прямо на глазах.
— Что вы, что вы, — возразил я. — Мальчик, по-моему, сама прелесть. Так старательно и серьезно руку мне жал. Он настолько хорош, что очень, должно быть, трудно отказать ему в чем-либо.
— В этом все дело! — воскликнул Юрий. — Он только глянет на меня, слова даже не вымолвит, а я уже готов что угодно принести ему в жертву… Неизвестно еще, на ком я женился… — добавил он, помолчав.
— Но все-таки, — Ирина слегка покраснела, — нельзя так. Он не игрушка.
Легкий на помине, влетел в комнату Максим с большим парусным кораблем в руках.
— Вы взаправду моряк? — спросил он, подойдя ко мне. — Военный?
Я ответил. Тогда он подошел еще ближе, поднял корабль почти к самому лицу и с хитрющими блестками в глазах начал меня экзаменовать. Я назвал ему все паруса, показал все мачты и стеньги, объяснил, как и чем надо пользоваться при разных ветрах. Он выслушал меня с таким необыкновенным интересом, какой, наверное, бывает только у детей. Выслушал и остановил на мне лучистый восторженный взгляд. Мне стало даже страшно, и я поспешил сам учинить ему допрос. Для начала я спросил его про клотик, про злополучный клотик — крохотную площадку на самом верху мачты, — куда молодых матросов, пользуясь их неведеньем, посылают для потехи пить чай. Чаепитие на клотике, говорят им, равноценно посвящению в истинные моряки и парень-новичок, налив добрую кружку чая, спешит искать клотик. Один укажет ему на ют, другой на мостик, третий на полубак, причем со всей серьезностью, без самой малой смешинки. Пока он дознается где на самом деле этот клотик, и поймет что его водят за нос, чай, разумеется, остынет и расплескается.
О клотике Максимка, конечно, не слышал и от всей души расхохотался когда я показал ему это поднебесное место на фокмачте, где и птица едва может усесться.
Мальчик вдруг изменился в лице, поднял голову и уставился на меня не моргая.
— Зачем же так шутить? — спросил он медленно, выговаривая каждое слово. — Это же… это же мучительство. — В его больших серых глазах застыло недоумение и укор. Признаться, я уж и не рад был, что затеял этот разговор о клотике.
— Видишь ли, Максим, — начал я тоже медленно, стараясь найти самые нужные слова, — может быть, ты и прав отчасти. Но только отчасти. Чем скорее матрос узнает свой корабль, тем лучше и для корабля и для матроса. Ты согласен?
— Согласен, — буркнул он.
— А теперь скажи, пожалуйста, как сам ты осваивал свой корабль? Кто тебе его подарил?
— Дядя Миша.
— Он моряк?
— Да.
— А кто тебе показал все эти паруса, стеньги, мачты?
— Дядя Миша.
— И ты сразу все запомнил?
— Не-ет, я потом еще сто раз его спрашивал.
— И все узнал, верно?
— Да.
— Вот так и матрос. Говорят ему, рассказывают, а у него в одно ухо влетело, в другое вылетело. А когда сам начнет спрашивать да разглядывать, сразу все и запоминает. Самому надо, самому, понял? А когда труд самому же на пользу, разве это мучительство? Трудно, конечно, и говорить нечего — так он ведь и называется труд. Ну-у?! — Я поднял его и усадил на колени. — Тебе-то все будет проще, если в моряки пойдешь.
— Все мечты о море да о корабле, — не без гордости заметила Ирина. — Чуть ли не с пеленок.